Чисто царское убийство - [22]

– Мог. У него для этого было все: и мотив – обида за опалу, и боевой характер, и связи в высших кругах. Князь Василий – противник трудный, по-настоящему крепкий орешек. На испуг его не возьмешь. На такого человека даже угроза пыток и казни может не подействовать. А ведь на самом деле пытать его мы, конечно, не собираемся. Поэтому я и хотел взять тебя с собой. Князь, конечно, будет все отрицать, скажет, что царя не травил и девушку с конфетами не посылал. А ты сможешь определить, врет он или нет. Большего мы вряд ли добьемся, но получим хотя бы такой результат.

– Да, отличить ложь от правды я, конечно, сумею, – медленно произнес Ваня. – Но мне кажется, что я мог бы добиться и большего.

– Ты о чем? – не понял Углов.

– Видишь ли, если я правильно понял характер этого князя Василия, он должен быть человеком суеверным. С одной стороны, он верит в Бога, но не так крепко, как его предки или раскольники. А с другой – уже проникнут идеями Просвещения, раз пошел вместе с Петром. Весь какой-то половинчатый, кособокий. В людях такого склада суеверия цветут пышным цветом. Они придают значение снам, гаданиям, верят в сглаз. На этом можно сыграть.

– Я все-таки не понимаю, каким образом.

– Я ведь не только ложь от правды отличить могу, способен определить, о чем человек сейчас думает, что скрывает, чего боится. Кое в чем, конечно, ошибаюсь, но в таких делах полностью угадывать и не нужно. Достаточно открыть долю правды, и человек уже верит, что ты читаешь его мысли, заглядываешь в самую глубину души.

– Под ангела Божия косить будешь? – с ухмылкой осведомился Углов.

– Ни под кого я косить не собираюсь, – отвечал Ваня. – Но кое-что потаенное о князе узнаю, страху на него нагоню. А уж как ты всем этим воспользуешься – твое дело.

Князь Василий Владимирович Долгоруков был вторым полковником Преображенского полка и квартировал за Литейным проспектом. К концу восемнадцатого века этот район станет одним из лучших в городе. Здесь будет возведен знаменитый Таврический дворец, окруженный великолепным садом. Пока же эти места были застроены разномастными домами в один и два этажа, в которых размещались преображенские солдаты и офицеры с семьями.

Князь Василий в соответствии со своим статусом занимал целый такой особняк. Хотя тот, конечно, не шел ни в какое сравнение с дворцом сиятельного князя Меншикова. Посетители ощутили разницу сразу же, едва вошли в вестибюль скромных размеров с низким потолком.

Слуга в ливрее спросил, как доложить о гостях хозяину особняка.

– Скажи, барон Кирилл Углов с помощником прибыли по именному повелению канцлера графа Головкина, – надменно произнес надворный советник.

Когда слуга удалился, Ваня тихо спросил руководителя группы:

– Чего это ты вдруг решил титул присвоить? Разоблачить ведь могут.

– Князь Василий только в прошлом году из ссылки вернулся, – так же тихо ответил Углов. – В Петербурге он пока не всех знает. Так что вряд ли удивится новому барону. А мне титул для важности нужен. Так разговор легче пойдет. Потому я и сказал, что мы с тобой от канцлера, а не от Меншикова. Теперь хозяин нас в приемной мурыжить точно не будет.

Надворный советник оказался прав. Едва он договорил последнюю фразу, как вернулся слуга и пригласил визитеров в гостиную.

Здесь их встретил князь Василий, высокий человек пятидесяти с лишним лет, с суровым, даже злым выражением лица.

– Здравствуйте, государи мои, – сказал он. – Кто из вас барон Углов, прибывший по повелению канцлера Гаврилы Ивановича?

– Это я, – сказал Кирилл, поклонившись. – Со мной помощник, дворянский сын Иван.

– Прошу садиться, – сказал хозяин, даже не делая попытки улыбнуться и показывая, что гостям он вовсе не рад. – Что за дело ко мне есть у посланника графа Головкина?

Углов ответил не сразу. Он сел в кресло, осмотрелся. Надворный советник всячески демонстрировал, что никуда не спешит и готовится к долгому разговору – в противовес хозяину дома, который, наоборот, подчеркивал, что занят и хочет завершить беседу поскорее. Гость медлил намеренно. Он старался вывести князя Василия из равновесия, хотел, чтобы тот сорвался и выдал себя.

Наконец-то Кирилл решил, что этакой паузы будет достаточно, и заговорил:

– Дело мое весьма важное, государево. Повеление у меня от канцлера, но я имел беседу о своем поручении с императрицей Екатериной Алексеевной и получил от нее высочайшее соизволение. Суть же вот какова. Канцлеру Гавриле Ивановичу, как и другим людям, приближенным к престолу, стало ведомо, что государь наш Петр Алексеевич умер не своей смертью, а скончался от рук злодеев. Мы с Иваном должны этих убийц разыскать и уличить.

– Да что ты такое говоришь?! – в волнении воскликнул Долгоруков. – Не может того быть! Доктора сказывали, что царь своей смертью умер, от горячки!

– Точно так, от горячки, – подтвердил Углов. – Только недуг этот не мог бы царя одолеть, кабы не яд. Государь Петр Алексеевич как раз на поправку пошел, когда отрава, даденная ему злодейской рукой, усилила действие болезни. В этом нет никаких сомнений. Я уже и с доктором Блюментростом об этом предмете беседовал. Он подтвердил, что смерть императора не была естественной. Мало того, я тебе, князь, и другое скажу. Мы даже знаем, кто царю отраву поднес. Ведомо мне и то, каким образом это было сделано и что за яд убил славного императора Петра. Все это я уже сейчас мог бы доложить канцлеру. Но мне хочется, чтобы ты, князь, добавил что-то от себя. По-моему, тебе есть что рассказать.