Чистильщик - [12]

Я отворачиваюсь от окна и расстегиваю верхние пуговицы на своем комбинезоне. Мой офис состоит из скамьи, тянущейся по всей комнате из конца в конец — около четырех метров, — вдоль той же стены, где находится окно. Остальная мебель состоит из стула.

Комната завалена банками с краской, разным тряпьем, швабрами и растворителями, от которых у меня иногда болит голова. Тут еще ведра и половые тряпки, инструменты, кабели, запасные полки, запчасти и вообще много чего запасного. Офис хорошо освещен, потому что большую часть дня залит солнечным светом, и это хорошо, так как лишь половина ламп дневного света на потолке работают. Я все время забываю попросить Салли их заменить, а если и вспоминаю, то боюсь это сделать. Я уверен, что она на меня запала; это нормально для любой женщины, но, когда дело доходит до таких, как Салли, становится немного не по себе.

Так как кондиционер в моем офисе сломан, а окна не открываются, у меня на скамье стоит вентилятор, который громко жужжит, когда его включают. Рядом — кофейная кружка с моим именем. Хорошо продуманный подарок от матери. В конце скамьи стоит фотография Шалуна и Иеговы в рамке.

Я беру в углу ведро, швабру, стоящую рядом, и иду на третий, освежаемый кондиционером этаж. Потом захожу в еще более прохладный мужской туалет. От запаха хлорки приходится дышать через рот, иначе я грохнулся бы в обморок.

— Привет, Джо.

Я поворачиваюсь и вижу мужчину, который пытается спрятать свою тупость с помощью пригоршни геля для волос и наполовину отпущенных усов.

— Доброе утро, констебль Клайд, — говорю я, опуская ведро на пол.

— Великолепное утро, Джо, не так ли?

— Это точно, констебль Клайд, — отвечаю я, соглашаясь с его удивительной проницательностью. На самом деле великолепно не только утро, но и вся неделя.

Я смотрю в стену, пытаясь не смотреть на его маленький член, пока он испускает продолжительную струю. Застегивая ширинку, он чуть приседает, как будто ему необходимо использовать всю имеющуюся инерцию, чтобы поднять молнию. Руки он не моет.

— Хорошего тебе дня, Джо, — говорит он с улыбкой сочувствия.

Я начинаю наполнять ведро водой.

— Постараюсь.

Он подмигивает, одновременно складывает из пальцев пистолет и выстреливает в меня, издав языком щелчок, после чего уходит. После того как ведро наполнилось и в него добавлено чистящее средство, я начинаю возить туда-сюда тряпкой по полу туалета. Линолеум вскоре начинает блестеть и становится угрозой для здоровья. Я ставлю на пол пластиковый знак, на котором, помимо надписи «Осторожно», есть предупреждение, что пол мокрый, и нарисован красный, поскальзывающийся человечек, который вот-вот упадет и раскроит свою идеально круглую голову.

Я работаю здесь больше четырех лет. До этого я был безработным. Я помню, как кого-то убил, не помню кого именно, но он был первым. По-моему его звали Дон или Дэн, как-то так. «Что в имени твоем?» Когда я совершил первое убийство, мне было двадцать восемь. Это был тот период в моей жизни, когда фантазии на тему, каково это — убить, смешались с желанием, которое превратилось в потребность познать. Фантазии были хуже, чем реальность, а реальность оказалась намного грязнее, но это был опыт, а говорят, что все приходит с опытом. Этот Рон, или Джим, или Дон, или как его там, наверное, был важной шишкой, потому через два месяца после того, как было найдено тело, за поимку убийцы объявили награду в пятьдесят тысяч долларов. Я нашел только пару сотен в его кошельке, поэтому чувствовал себя обманутым. Как будто Бог или судьба надо мной подшутили.

Я начал нервничать. Волноваться. Я должен был знать, как близка полиция к тому, чтобы поймать меня. Я ничего не мог с собой поделать, потребность знать, как продвигается расследование, лишила меня сна на эти два месяца. Я чувствовал, что скоро сломаюсь. Каждое утро я смотрел на опостылевший вид из окна, размышляя о том, не в последний ли раз я его вижу. Начал пить. Потерял аппетит. Докатился до того, что решился на самый отважный поступок в моей жизни: пришел в полицейский участок, чтобы «сознаться».

Со мной работал детектив инспектор Шредер. Мне не было страшно, потому что я слишком умный, чтобы мне было страшно, умнее многих полицейских. Я не оставил никаких улик. Я сжег тело и уничтожил все ДНК, которое мог бы после себя оставить, а река, в которую я выбросил обгорелый труп, смыла все остальное. Я был уверен в своих силах и знал, что я делаю. Пошел бы я на это еще раз? Никогда.

Двое посадили меня в комнату для допросов. В комнате было четыре бетонные стены и не было окон. В центре стоял стол и пара стульев. Там не было цветов в горшках. Не было картин. Только зеркало. Передние ножки стула, на котором я сидел, были чуть короче задних, и я постоянно скатывался вперед. На столе стоял диктофон. Теперь я убираюсь в этой комнате раз в неделю.

Я начал с того, что сказал, что хочу сознаться в убийстве женщины, которую нашли пару месяцев назад.

«Какой женщины, сэр?»

«Ну, знаете, той, что убили, а потом еще награду за нее пообещали».

«Это был мужчина».

«Ну да, я его убил. Можно я получу свои деньги?»

Было нетрудно заставить их усомниться в истинности моей истории, а уж когда я начал настаивать на выплате награды, говоря, что заслужил ее тем, что его убил, когда на вопрос, куда именно я поразил жертву, я ответил «снаружи», полицейские окрестили меня тормозом Джо. В считанные секунды превратившись из Ганнибала Гектора в Форест Гампа, я понял, что у полиции подозреваемых нет вообще. Никакой награды я не получил, зато заслужил бутерброд и чашку кофе. В ту ночь, когда я вернулся домой, я спал как убитый. На следующий день я чувствовал себя другим человеком. Потрясающе себя чувствовал.