Чистая сила - [11]

— Должен сделать еще одно пояснение, необходимое. Я несколько удивлен, признаюсь, тем, что вы не задали мне необходимого, во всяком случае, естественного вопроса: почему я выбрал вас? и почему вы должны брать на себя знание моей тайны? Вы не задали его (что говорит о вашей деликатности), но мне все равно необходимо на него ответить. Так вот: мне нужны не вы, мне нужен Алексей Михайлович. Но сам я с  э т и м  справиться не могу, тем более что нахожусь в двойной опасности (о чем — позже), и хочу просить вас быть мне помощником. Вернее, не мне — что я сам! — а делу. Только у меня одно условие. Вы его, надеюсь, пожелаете выслушать?

Я сдернул взгляд с носков его туфель и повел вверх, но, доведя только до переносицы, остановился и сказал: «Да».

— Прекрасно. Условие же мое таково: если вы посвящаетесь в мою тайну, то тем самым и обязываетесь помогать. Если же отказываетесь, то делайте это сейчас, так сказать, до посвящения. И тогда — вы свободны…

Он опять замолчал, а я поднял взгляд к его глазам. Они смотрели внимательно, и я опять почувствовал в себе прежнее волнение. Да и любопытство тоже, но любопытство — в последнюю очередь. И как это ни странно мне самому, я понял, что должен вот сейчас принять  в а ж н о е  решение и что его слова о посвящении — есть не просто слова, а мой ответ будет — не просто ответом.

Вот ведь как повернулось: и двух дней не прошло, как я знаком с этим человеком, и десяти минут не прошло, как я в последний раз подумал, что он, конечно же, не в себе, и минуты не прошло, как я раздумывал о способе прекратить этот разговор — а вот уже и волнение во мне поднялось настоящее, и решение я должен принять важное, и в дело могу вступить таинственное (я уже в таинственности не сомневался). Вот ведь как все поворачивается. Вот и думай, что человек может предполагать. А главное, что и любопытство, такое естественное чувство в моем положении, на последнем месте, только, может быть, самый краешек и виден, а если не знать, что там, за этим краешком, продолжается, то и того не заметишь.

— Так вы готовы дать ответ? — несколько торжественно произнес старик. Но и эта торжественность не показалась мне ложной.

— Я дам… — отвечал я, стараясь говорить ровно. — То есть, конечно же, я готов, но…

— Да, да, вы правы, — перебил он меня. — Я упустил еще одно обстоятельство. Конечно, если дело покажется вам… безнравственным или, так сказать, несоответствующим вашим убеждениям — чего, уверяю вас, быть не может — то тогда, конечно, я снимаю свое условие. Но только в одном случае. Только в этом одном. Я правильно вас понял?

— Да, правильно, — я вздохнул. — Только вы мне, если можно, все же поясните сначала: почему вы, как вы говорите, меня именно выбрали? Мы ведь… то есть я… мы мало знакомы. И, я хочу сказать, это все-таки риск для…

— Для моего дела, — закончил он за меня. — Да, риск, это так. Но «выбрал» я вас потому, что у меня нет выбора. Вы простите мой каламбур — случайно. Во-первых, вы оказались, скажем, приятелем Алексея Михайловича…

— Но мы только еще два дня, — начал я, но он не дал мне говорить.

— Это не имеет значения, — проговорил он строго. — Во-вторых, я смотрел в ваши глаза. И хотя аргументы, как можете сами судить, слабые, но… Я вам уже говорил, что две опасности меня подстерегают, и, заметьте себе, реальные. Первая — время, его у меня немного, а вторая — не знаю, которая из них опаснее — вторая… один человек. Вот и все мои пока объяснения. Да, к слову: об опасностях вы один теперь знаете только, — во всяком случае, о второй, относительно первой могут быть догадки, — и Алексей Михайлович не должен знать совсем. Об этом я заранее вас предупреждаю, до дела еще. Помните, прошу вас, об этом.

Во второй уже раз он упоминал об опасностях. Сначала я подумал, что это так, к слову только, лирическая вставка. Но вот теперь он сказал достаточно определенно: «один человек». И если такой человек существует, а я уже и не сомневался в его существовании, и если он находится где-то недалеко, и если в самом деле от него исходит опасность (а не неприятность, например), вторая по счету старика, то тогда первая опасность, время, тоже может стать вполне реальной. И если я поверю во все это… дело, если приму условие старика, то… Нет, кажется, у меня излишне криминальная направленность. Но…

— А что, Владимир Федорович, этот человек, о котором вы сейчас упомянули, он что, в самом деле опасен для… — сказал я и запнулся.

Но Никонов ловко подхватил повиснувшее было слово:

— Для жизни, в первую очередь.

— Так как же тогда? Или он может…

— Может и это.

— То есть — на жизнь, я хотел сказать…

— Да, может покушаться, но, — он остановил меня взмахом руки, — не будем терять времени. Я вижу, что вы решились выслушать меня окончательно. Так?

Я кивнул.

— И прекрасно, — сказал он. — А то я даже засомневался, признаюсь. А мне бы очень хотелось, чтобы вы… Тем более, что вы здесь человек свежий, может быть, быстрее во всем разберетесь. Да. Так. Дело, значит, такое.

Он опять стал усаживаться, и делал это теперь еще более основательно.

— Дело, значит, такое, — повторил он и продолжил: — Я вам уже начал о бриллиантах. Так вот, я говорил не иносказательно — они в самом деле существуют. И на огромную сумму. На преогромную сумму, могу вас уверить. И они мои. То есть, я хотел сказать, что они у меня: будьте внимательны — здесь есть разница. Значит, они сейчас у меня.