Чиновники - [70]
Госпожа Рабурден слушала с глубочайшим изумлением своеобразное исповедание веры парижского циника. Простодушный тон этого политического коммерсанта исключал всякую мысль об обмане.
— Значит, вы находите, что он обратил на меня внимание? — спросила она, попавшись на удочку.
— Я его знаю и потому уверен.
— Правда ли, что назначение Рабурдена подписано?
— Я подал ему бумаги сегодня утром. Но стать директором главного управления — это даже еще не половина дела, надо стать докладчиком государственного совета...
— Верно, — согласилась она.
— Так вот, возвращайтесь в гостиную и продолжайте кокетничать с его превосходительством.
— Право, я только сегодня вечером настоящим образом узнала вас. В вас нет ни капли пошлости.
— Итак, мы с вами старые друзья, мы отказываемся от нежных вздохов и скучной любви и решаем отнестись к этому вопросу, как относились во времена Регентства, когда люди были очень умны.
— Вы действительно человек сильный, и я восхищаюсь вами, — сказала она, улыбнувшись и протянув ему руку. — И вы увидите, что для друга можно сделать больше, чем для...
Она не докончила и удалилась.
«Милая детка, — подумал де Люпо, глядя, как она направляется к министру, — у де Люпо уже нет никаких угрызений совести, и он может спокойно обратиться против тебя! Завтра вечером, протягивая мне чашку чая, ты предложишь то, чего я уже не захочу... Все кончено! Ах, когда нам сорок лет, женщины только надувают нас, а о любви нечего и думать!»
Прежде чем вернуться в гостиную, он поглядел на себя в зеркало и решил, что еще очень хорош для политического деятеля, но в служители Киферы[77] совершенно не годится.
В это время г-жа Рабурден собралась уезжать. Весь вечер она была озабочена тем, чтобы оставить у каждого из присутствующих чарующее воспоминание о своей особе, и это ей удалось. Вопреки обыкновению, установившемуся в великосветских гостиных, как только за нею закрылась дверь, все единодушно решили: «Что за прелестная женщина!» — а министр пошел проводить ее до самого выхода.
— Я уверен, что завтра у вас будет повод вспомнить обо мне, — сказал его превосходительство супругам Рабурденам, намекая на предстоящее назначение мужа.
— У крупных чиновников так редко бывают приятные жены, что я очень рад нашему новому приобретению, — заявил министр, вернувшись к гостям.
— А вы не находите, что она несколько навязчива? — спросил де Люпо.
Женщины многозначительно переглянулись: их забавляло соперничество между министром и его секретарем.
Тогда последовала одна из тех игривых мистификаций, на которые парижанки такие мастерицы. Занявшись г-жой Рабурден, дамы решили подразнить министра и де Люпо: одна нашла ее слишком жеманной и притязающей на остроумие; другая, чтобы покритиковать Селестину, принялась сравнивать любезность буржуазок с манерами представительниц высшего света. А де Люпо защищал свою мнимую возлюбленную, как в гостиных защищают своих врагов:
— Но все-таки нужно отдать ей справедливость, сударыни, разве не удивительно, что дочь оценщика так хорошо держится! Вспомните, кем она была и кем стала. И она-то будет принята в Тюильри — по крайней мере претендует на это, она мне сама говорила.
— Если она и дочь оценщика, — сказала г-жа д'Эспар улыбаясь, — то чем это может помешать повышению ее мужа?
— В наше время, не правда ли? — вставила супруга министра, поджав губы.
— Сударыня, — строго заметил министр маркизе, — подобными суждениями, от которых, к несчастью, двор никого не в силах оградить, подготовляются революции. Вы не поверите, насколько несдержанность аристократии вызывает недовольство некоторых дальновидных особ из придворных кругов. Будь я вельможей, а не мелким провинциальным дворянином, занимающим этот пост, кажется, только чтобы устраивать ваши дела, монархия не была бы так непрочна. Но на какое же будущее может надеяться престол, не умеющий сообщить свой блеск тем, кто его представляет? Прошли те времена, когда король одним актом своей воли возвеличивал таких людей, как Лувуа, Кольбер, Ришелье, Жаннен, Вильруа, Сюлли... Да, когда Сюлли начинал, он был таким же скромным дворянином, как и я. Говорю все это оттого, что мы в своем кругу, и я был бы ничтожеством, если бы меня шокировали те мелочи, о которых вы упоминали. Не другие, а мы сами должны подымать себя на высоту.
