Чингисхан. Великий завоеватель - [91]

Стиль русской сказки имеет аналогию со стилем сказок тюрков и кавказцев. Русский эпос по своим сюжетам связан с «туранским» и степным «ордынским» эпосом.

Таким образом, в этнографическом отношении русский народ не является исключительно представителем «славянства».

В народном характере русских, безусловно, есть какие-то точки соприкосновения с Востоком. То братание и взаимное понимание, которые так легко устанавливаются между нами и этими «азиатами», основаны на этих невидимых нитях расовой симпатии. Русский национальный характер, хотя и отличается от угро-финского и от тюркского, но решительно не похож на национальный характер других славян.

«Целый ряд черт, которые русский народ в себе особенно ценит, — говорит Н.С. Трубецкой, — не имеет никакого эквивалента в славянском моральном облике.

Наклонность к созерцательности и приверженность к обряду, характеризующие русское благочестие, формально базируются на византийских традициях, но тем не менее совершенно чужды другим православным славянам и скорее связывают Россию с неправославным Востоком. Удаль, ценимая русским народом в его героях, есть добродетель чисто степная, понятная монголам и тюркам, но непонятная ни романо-германцам, ни славянам».

Миролюбие есть общая основная черта всех славян в связи с их земледельческим занятием. Таковы все западные славяне, между тем восточные и южные (сербы и болгары) восприняли, первые от воинственных монголов, а последние от подобных же турок, черты воинской доблести: храбрость, выносливость в преодолении препятствий на войне, любовь к дисциплине, — это черты монголо-тюркской конницы, победительницы почти всего Старого Света, эти же черты дали русским возможность создать Великую Российскую империю после монгольской школы. Монголы и тюрки в этнопсихическом отношении представляют одно целое, но только у монголов типичные черты выступают более резко, чем у тюрков. Монголо-туранский психологический тип отражается в русском национальном характере, и черты этой психики имели значение в русской истории.

«Психика монгола в нормальном состоянии характеризуется душевной ясностью и спокойствием; его мысли, восприятие действительности, все его поступки, поведение и быт укладываются сами собой в простые и симметричные схемы его, так сказать, „подсознательной философской системы", которая не сознается как таковая, а ушла в подсознание и сделалась основой жизни, что и важно, и положительно, так как благодаря этому нет разлада между мыслью и внешней действительностью, между догматом и бытом. Мысли и факты сливаются в одно монолитное, неразделимое целое. Отсюда ясность, спокойствие и самодовление. Эти положительные стороны монголо-туранской психики, несомненно, сыграли благотворную роль в русской истории, а именно в допетровской Московской Руси. Весь уклад жизни, в котором вероисповедание и быт составляли одно „бытовое исповедничество", в котором и государственная идеология, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы, теоретически не выраженной и сознательно неформулированной, но тем не менее пребывающей в подсознании каждого и в бытии самого национального целого, — все это носит отпечаток монголо-туранского психического типа».

«А ведь это и было то, на чем держалась старая Русь, что придавало ей устойчивость и силу. Если некоторые иностранные наблюдатели ничего не видели на Руси, кроме раболепия народа перед агентами власти, а последних перед царем, то они не понимали психологии этого народа. Ведь то же самое мы видим у монголов империи Чингисхана: беспрекословное подчинение, не насильственное, а религиозно-бытовое было основой государственности монголов. В древней Руси управляющим принципом была православная вера, понимаемая как органическое соединение религиозных догматов и обрядов с особой православной культурой, частным проявлением которой был и государственный строй с его иерархической лестницей; этот высший принцип спаял Русь и управлял ею».

Подобно буддизму у монголов и мусульманству у тюрков монголосферы, вошедшим в быт народный, православная вера в древнерусском понимании этого термина была именно той рамкой сознания, в которую само собой укладывалось все: частная жизнь, государственный строй и бытие вселенной.

«Хотя само православие было воспринято русскими от Византии, а не от монголо-тюрок, и оно в русском национальном сознании даже прямо противопоставлялось „татарщине", все-таки само отношение русского человека к православной вере и сама роль, которую эта вера играла в его жизни, были в определенной части основаны на монголо-туранской психологии. В силу монголо-туранских черт своей психологии древнерусский человек не умел отделять веры от своего быта. То психологическое различие между русским и греческим подходом к вере и обряду, ярко проявлявшееся в эпоху раскола, было следствием именно того обстоятельства, что в древнерусском национальном характере глубоко укоренились монголо-туранские этнопсихологические элементы, совершенно чуждые Византии».

Роль монголо-туранских этнопсихологических черт в русском национальном облике, таким образом, мы видим, была положительна, и она должна быть принята при всяком построении новой русской культуры. Отрицать это или умалчивать об этом из-за ложного самолюбия или предрассудков европеизма было бы недобросовестно.