Чингисхан: Покоритель Вселенной - [39]

«Абай-абабай» постоянно твердил,

будь же милостив к Сангуму!..

Между прочим, он заметил Тоорилу, что добрая половина монгольских племен сражалась под бунчуками Алтана, Хучара и Чжамухи на стороне кераитов.

— А тех, темучжинцев, мы загнали в леса. Покажись только они на глаза, так мы загребем их в полы халатов, словно скотский помет. Мы им покажем!..

Не слишком обрадованный рассказом Хадаан-Далдурхана, Чингисхан покинул район Далан-нэмургеса и спустился вниз по Халхе, текущей с гор в сторону Буира. Собрав остатки войск, он с тринадцатью сотнями пошел по левому берегу Халхи, а идти по противоположному берегу приказал другим тринадцати сотням, в состав которых вошли урууты и манхууды. Во время этого перехода монголы промышляли звероловством.

Вождь манхуудов, отважный Хоилдар, рана которого еще не вполне затянулась, вопреки Темучжинову наказу принял участие в охоте. Его рана открылась, и он умер. Чингисхан похоронил своего верного слугу на склоне горы Орнаут, среди скал.

В том районе, неподалеку от места впадения Халхи в Буир-нор, обреталось монгольское племя унгиратов, возглавляемое вождями Терге и Амель. Это было родное племя Борте, жены Героя. Чингис послал к нему Чжурчедея, чтобы напомнить о старинных родственных связях.

— Если они помнят свою песню, — наставлял он посла, —

Мы, унгиратское племя,

С давних времен знамениты

Красотою и статностью дев, —

то обойдемся с ними по-хорошему. Если выкажут непокорность, будем биться…

То ли на тех подействовало имя красавицы Борте, то ли ее единоплеменники посчитали себя слишком слабыми, чтобы сопротивляться Чингисхану, только они покорились ему без спора оружия и позволили его людям расположиться у себя в стойбищах на отдых.

«Жалоба Чингисхана»

Чингисхан разбил свои шатры на берегах небольшой речки Тунге, где-то между Буиром и озером Колен. Его конница набиралась сил на полях, поросших редким тальником и питаемых подземными водами. «Стою на восточном берегу речки Тунге. Травы здесь прекрасные. Кони наши блаженствуют». Именно оттуда он направил к Ван-хану, его сыну Сангуму, Чжамухе, Алтану и Хучару своих слуг Архай-Хасара и Сукегая с устным — в том обществе письменности еще не знали — рифмованным посланием, в котором перечислялись все его обиды на них.

Так называемая «Жалоба Чингисхана» при всей откровенности и горячности выражения чувств, волновавших ее автора, по сути, является весьма хорошо составленным политическим манифестом.

«Что ты, хан и отец мой, вздумал пугать нас в гневе своем? С чего это ты так пугаешь, что под сиденьем скамьи оседают, а кверху идущий дым в стороны разлетается? Что с тобою, батюшка мой, хан?

Иль расстроили неправые?

Иль науськали завистливые?

Помнишь ли, о чем мы говорили с тобой, хан и отец мой?

Змеи ли зубастые

Нам клеветою шипят —

Мы клевете не поверим,

С другом увидимся,

Другу мы веру дадим.

Разве не было такого уговора?

А ныне, хан и отец мой, разве ты объяснился со мною лицом к лицу?

Змеи ль клыкастые

Злобу внушают нам, —

Злобу отбросим мы,

Друга послушаем,

Другу лишь веру дадим.

Разве не было такого уговора? А теперь, хан и отец мой, разве ты переговорил со мною с глазу на глаз прежде, чем расходиться со мною? Тебе ведь известно!

Как ни мал я числом,

Многолюдных не стану просить.

 Как я родом ни худ,

Благородных не буду молить

Когда у повозки о двух оглоблях сломается одна, и волу ее не свезти. Не так ли и я был твоею второю оглоблей? Когда у двухколесной телеги сломается одно колесо, нельзя на ней ехать. Не так ли я был у тебя вторым колесом?»

Далее Чингисхан перечислил все услуги, оказанные кераитскому государю его отцом, Есугаем, и им самим, о которых мы уже говорили по ходу дела. Кстати, не забыл он упомянуть и о зверствах Ван-хана, умертвившего собственных братьев: Тай-Тамур-тайши и Буха-Тамура, — за что был свергнут с престола дядей Гур-ханом, и понадобилось вмешательство Есугая-баатура для восстановления его в правах. Во второй раз Ван-хан был лишен трона родным братом Эрке-Харой, которого он тоже пытался уничтожить, но в тот раз царство ему вернул Чингисхан.

Все так же — дружески и печально — он напомнил Ван-хану, как тот оставил его во время войны с найманами, ночью, накануне битвы, что, как мы знаем, не помешало монгольскому Герою с присущим ему великодушием подать руку помощи названому отцу, жертве собственного вероломства. В довершение Чингисхан похвалил себя за то, что в интересах кераитского царька привел к покорности во время совместных походов другие монгольские племена:

«О хан, отец мой, словно молодой сокол, я взлетал на гору Чихурху; я перешел Буир-нор; я поймал для тебя синеногих и сизокрылых журавлей дерьенов, татар; я ходил за озеро Колен, я ловил фиолетовоногих голубых журавлей, хатагинов, сальджиутов и унгиратов, и всех отдал тебе».

Сказанное следует понимать как то, что в период, когда Чингисхан состоял вассалом кераитского царя, всякое усиление его, Темучжина, мощи считалось укреплением могущества Ван-хана, его сюзерена.

Точно так же Чингисхан пенял своему прежнему анде, Чжамухе, на то, что тот из-за неизбывной зависти своими интригами и клеветами поссорил его с Тоорилом. «Не сумев победить меня открыто, ты все сделал, чтобы разлучить меня с ханом и отцом моим». И еще вот это трогательное воспоминание: «Бывало, тому из нас, кто вставал раньше, полагалось пить из синей чаши хана и отца. Вставая раньше, я и получал право пить из нее. Вот ты и возненавидел меня с тех пор из зависти. Осушайте же теперь отцову ханскую синюю чашу. Не много отнимите у меня!»