Чикагская петля - [25]

Он снова и снова вспоминал женщину в красном восточном костюме, привязанную к стулу. Она то улыбалась, то сопротивлялась. Ее огромные глаза закричали, когда он зажал ей рот. Он чувствовал жар и запах ее разгоряченного тела, а потом весь обуявший ее ужас. Потом образ стал слишком расплывчатым, и Паркер решил немного встряхнуться. И все же он понимал — это не дотягивало до сострадания, но было очень печально.

Паркер так и не мог подобрать подходящего слова. Ему даже порой казалось, что это ему всего лишь приснилось. Он помнил, что это было в тот день, когда его чуть ли не раскатал автобус, когда он должен был умереть, но не умер.

Кому это было интересно? Точно, ему просто приснилось. И в любом случае он ее точно не насиловал. Это какая-то ошибка. Возможно, он просто выдумал себе все это, и сейчас мог стереть этот образ из памяти. Но где же тогда правда? Он не успокоится, пока не узнает все факты.

Он начал читать газеты. В «Трибьюне» не было ничего интересного, но в «Санди Таймз» была маленькая статья с заголовком «ВОЛЬФМАНА ВСЕ ЕЩЕ ИЩУТ ПО ПОДОЗРЕНИЮ В УБИЙСТВЕ», рассказывающая о «жестоком убийстве на Сауссайд». А Вольфман — это он? Паркер продолжил читать газеты, надеясь, что этот Вольфман все же совершил другое преступление, ведь это доказало бы ЕГО невиновность. Он стал слушать радио, смотреть телевизор, прислушиваться к сплетням в поезде, но ни одна из жестоких историй не успокаивала его в этом городе. И все, что он читал или слышал, не шло ни в какое сравнение с тем, что сделал Вольфман.

Паркер пробовал писать больше отчетов, но и это не помогало. Это лишь разжигало в нем беспокойство и страх. А потом он вдруг обнаружил, что ему нечего делать, и не было никакого желания сидеть за рабочим столом, и от этого у него проснулся зверский аппетит. Держаться в рамках его обычной строгой диеты стало совсем невыносимо. Еда, которую он заказал себе в номер в «Блэкстоун», положила начало его новым пристрастиям в пище. То, к чему он не притрагивался годами, уминал теперь за обе щеки. Он ел яичницу (с желтками!) с беконом и промасленными тостами с большими кусками ветчины. Он пил молоко и ел хот-доги один за другим с кислой капустой в лаваше. Паркер снова начал покупать китайскую еду в самом занюханном магазине на Саус Вентворс. Отличное место! Его часто тошнило, его просто выворачивало наизнанку за углом парковки, где оправляются все, кому не лень. Это было ужасно, но так его беспокойство немного угасало. Он заказывал вторые блюда, пироги, ел огромные порции мороженого с несколькими соусами сразу. И он знал, что дольки ананаса только вынули из большой консервной банки. Не важно! Еда стала его утешением. И кто же это сказал ему: «Я люблю китайскую кухню: хлюп-чавк, чавк-хлюп!»

Он не задавал никому того вопроса, который его мучил, потому что боялся услышать ответ. И больше всего его мучило то, что, возможно, истинное положение вещей очень легко установить. Он хотел, чтобы это было очень трудно, но в то же время он хотел быть оправданным.

И поэтому он начал собственное расследование. Надо было начать с Шэрон. Он вспомнил, как она сказала тогда таксисту адрес: «Саус Блу Айленд Авеню, около Троуп». А что если все это просто плод его разгоряченной фантазии, просто из-за его затянувшегося поста и голодания? И не было ни той ночи, ни той женщины, ни красного платья? Он хотел знать наверняка. Возможно, по этому адресу вообще нет никакого жилого дома.

Но он там был — восьмиэтажный монстр из коричневатого кирпича с облупившимися оконными рамами, с дверью, расписанной из баллончика огромными инициалами, словно клейма, нанесенные какими-то дикарями. Все нижние рамы были опалены. Паркер этого не помнил. Был ранний вечер, и если Шэрон существовала. то она должна была быть дома.

Паркер оставил свою машину в квартале отсюда, на Саус Вотер Маркет, где столпилось несколько копов. Это был нехороший район, и Паркер очень переживал за свой автомобиль. Он прошел вперед, рассекая жаркий душный воздух, радуясь, что видит незнакомые здания и кривые улочки. Он думал: я здесь никогда не был.

Под звонками не было табличек с именами. Входная дверь была сильно искорежена, замок вырван. Лестничные клетки были душными и темными, ему стало трудно дышать. Он поднялся на три пролета и чуть не чихнул. Его глаза слезились от пыли. Здесь тоже не было таблички с именем.

Дверь была покрашена в черный цвет, а с потолка свисало несколько жвачек. И пусть даже ему откроет дверь незнакомая напуганная женщина и обвинит его в попытке вторжения в ее дом! Он, по крайней мере, узнает правду. Он даже хотел, чтобы она обвинила его. Пусть даже устроит отвратительную сцену, ударит его, но он будет жить.

Паркер нажал на звонок, имеющий скорее раздражающий, чем приятный звук, который, казалось, разлился эхом по всей громадной площади квартиры.

Он позвонил второй раз и третий, наполняя все комнаты эхом этого звука, и только потом увидел, что дверь закрыта на все замки. Никого нет. Может, она переехала? Может, это не ее дверь?

Его настойчивые звонки насторожили соседку Она приоткрыла дверь, совсем немного, было видно только ее крупное лицо. На ней был фартук, волосы были растрепаны, она была явно разгорячена и напугана. Женщина слегка повернулась боком, и Паркер увидел огромный горб на ее искривленной спине. Она поспешила прикрыть дверь своими старческими дрожащими руками.