Четыре жизни. 1. Ученик - [34]

Приехал к весенней сессии. Практически вся подготовка проходила на Сенной Курье, пользовался конспектами девчонок из комнаты Нины. Почитали, покупались, почитали, покупались. Органическая химия, три семестра, 80 лекций (3–4 исписанных общих тетрадей) на один экзамен. Колоссальный объём, никогда позже я такого не видел, да и в университете через пару лет курс разделили на несколько экзаменов.

С трудом, со скрипом, 3-й курс остался позади. Запомнился он не только болезнью и экзаменами. Прежде всего, обильным чтением.

В детстве многотомные собрания сочинения меня отталкивали, стоят себе на полках и стоят. Осторожно (неохотно читал) относился к классике, особенно рекомендуемой школьной программой. Прочитал рекомендуемые выдержки в хрестоматии и достаточно. В студенческие годы нутром ощутил ущербность собственного интеллекта. Приезжал в Талды-Курган на каникулы, на лечение, садился на кушетку и читал собрания сочинений от первого тома до последнего, благо ТВ в те времена не отвлекало. Драйзер, Лондон, Вересаев, Мопассан… (в пределах 10–12 томов) проглатывались нормально. Многотомные собрания Золя, Бальзака, Стендаля, Голсуорси к 18–20 томам невозможно было читать, Ругон-Макары или Форсайты начинали «сидеть в печёнках». Чтение классиков от начала до конца без отвлечения на другое чтиво нельзя рекомендовать молодому читателю, но я ощутил положительный эффект.

Много раз в молодости я брался читать Достоевского. Отдельными книгами. Единственно с удовольствием прочитал «Идиот», всё остальное («Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Унижённые и оскорблённые»…) читал с трудом, понимая необходимость и заставляя себя через силу. Кино— и театральные постановки всегда смотрел с большим интересом и удовольствием. Похоже, не хватало (не хватает) культуры восприятия сложного чтения с крупными вставками рассуждений о нравственности и совести. Кстати, нечто подобное происходило со мной, когда читал рекомендованные школьной программой произведения Аксакова и Тургенева с обильным описанием природы или Гончарова с его неспешными рассуждениями. Позже узнал, что у Тургенева кроме «Записок охотника» есть отличные вещи, но школьное навязывание отбивает желание брать в руки рекомендованных классиков. Думаю, это очевидные пробелы обучения и воспитания. Да и откуда в глухих провинциальных школах, где «правил бал» инспектор отдела народного образования, могли быть глубоко образованные преподаватели литературы. О происхождении папы и мамы я уже упоминал, оказать какое-то серьёзное влияние на освоение мной классики они не могли даже при желании, но всегда старались создать условия, чтобы я больше читал. И за это им большое спасибо.

1962 г. Севастополь. Сапун-гора. Я в центре на танке.

1962 г. Симферополь. Памятник танкистам. Я слева.

Из общепризнанных классиков, произведения которых я запланировал просчитать полностью — Лев Толстой. Конечно, «Войну и мир», «Анну Каренину», «Севастопольские рассказы», «Воскресение» я прочитал ещё в школе, причём наиболее сильное впечатление произвело именно «Воскресение». Случайно увидел потрясающие дневники Льва Толстого, мечтаю о полном собрании сочинений Толстого, имеющийся в домашней библиотеке 22-х томный Толстой, является адаптированным суррогатом. Когда-то, на заре революции Ленин брякнул, что Толстой является её зеркалом. Полнейшая чепуха! Однако принято решение об издании Толстого без купюр. Последыши Ленина учуяли, «народ может неправильно понять» многое из написанного великим мыслителем, начали тормозить с помпой начатое издание, тома становились всё тоньше, затем появились сдвоенные, причём очень малым тиражом. Грандиозный проект не состоялся. В 90-е объявлено о подготовке действительно полного издания Толстого. Не исключаю, нынешний политический ветер вновь приведёт к срыву проекта, причём формальные причины могут быть разные, скажем, финансовые.

Летом 1961 г. по блату, через мужа бабушкиной племянницы Генриха (начальник строительства курорта «Боровое») попал на одноимённый курорт в Кокчетавской области, лечил радикулит грязевыми ваннами в специализированном санатории «Щучинский». Много впечатлений помимо лечебной грязи.

Брал лодку и катался один по великолепному Щучьему озеру. Выпускал блесну и, не поверите, вытащил пару довольно крупных щук. Старая проблема: что с ними делать? Отдал каким-то женщинам, рыбалку прекратил.

В санатории в основном лечились шахтёры Караганды. В палате человек 6, в т. ч. бригадир горноспасателей, пенсионер (в годы войны функционер трибуналов, слушал его, разинув рот), горняк-инвалид, полностью потерявший зрение в аварии 1943 года.

Инвалиду каждый год давали две бесплатные путёвки (одна для сопровождающего), в этот год с шахтёром приехала посторонняя женщина, фактически сдала в наши руки (водила его только на лечебные процедуры). Мы по очереди с ним гуляли по территории, слушали интересные рассказы о работе шахтёров в 30-е — 40-е годы, сами что-то рассказывали.

В киоске санатория свободно продавалось отличное чешское пиво «Праздрой» и «Старопрамен», я до того даже не слышал таких названий. Попробовал с удовольствием, но денег у меня, практически, не было.