Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - [9]

Когда они встретились вновь, молодой человек получше разглядел своего, собеседника. Простое и сердечное отношение Николая Александровича мгновенно располагало к нему. Его взгляд, казалось, проникал в самую глубину души. Голос у Николая Александровича был высокий, глуховатый, говорил он тихо и спокойно, никогда не повышал тона.

Достаточно было поговорить с ним некоторое время, чтобы почувствовать незаурядный ум, отсутствие спеси и менторства. Не случайно всюду, где он выступал публично, его восторженно приветствовали люди всех званий и состояний. Всякий, общавшийся с ним, неизбежно попадал под его обаяние, невольно становясь добрее, гуманнее, чище.

Они не заметили, как проговорили несколько часов, пока их не позвали пить чай. На самом деле говорил в основном Николай Александрович. После встречи Сергей Александрович сделал для памяти запись об их разговоре. Вот пересказ их беседы:

«Итак, вы хотите узнать, как я стал революционером? Что ж, придется начать с самого начала. Мой родитель рано остался сиротой. При этом финансовое положение семьи было полностью расстроено. Барский дом взорван, имение заложено, и за ним числился большой долг. Кроме того, нужно было выделить приданое сестрам. Отдавать им часть имения не имело смысла, так как это стало бы отдачей долгов, а нереальных капиталов. И вот в таких условиях, проявив достаточную волю, ум и расторопность, он не только выкупил имение, расплатился с долгами и отдал часть капитала сестрам, но и стал к тридцати годам очень богатым помещиком.

Такой же самостоятельности он хотел и от меня. Заметив мое увлечение наукой, он решил, что если дать мне хорошее образование, то я, окончив университет и оставшись в нем работать, очень быстро достигну высоких чинов, получу дворянское звание и подобающее место в обществе. Все так бы и случилось, если бы не тогдашняя система образования. Моими любимыми предметами были астрономия, физика, геология, минералогия, ботаника и т. п., а в гимназии нас пичкали в основном филологией. Поэтому приходилось заниматься самообразованием. Я самостоятельно проштудировал Ч. Дарвина, М. Фарадея, К. Фохта, Э. Геккеля, а в 17 лет стал вольнослушателем Московского университета. Все свободное время я проводил в экскурсиях по берегам Москвы-реки. Тогда я увлекся палеонтологией, и вот почему. Изучив работу Ч. Дарвина, я проникся идеей эволюционизма. И поэтому считал, что изучение живой природы следует начать с изучения ее ранних форм, то есть с палеонтологии. В этих занятиях я достиг некоторого успеха, и в университете даже говорили, в шутку, что Николай Морозов — будущий профессор геологии.

Но жизнь распорядилась так, что я примкнул к обществу революционной молодежи. Русское революционное движение всегда ставило своей целью перемену не только политического, но и экономического строя, без которого немыслима полная политическая свобода для рабочего населения. Проповедь в народе идей социализма — вот орудие, которое избрала для достижения своей цели русская социалистическая партия во время своего возникновения в начале 70-х годов. Для этого и было организовано «хождение в народ».

Вы говорили, что нас считали террористами. Но вот как это получилось, например, у меня. Совершив не один «поход в народ», я убедился, что там следовало вести не политическую пропаганду, а обычную просветительскую работу, заниматься обычным образованием, чем большинство из нас и занималось. Но именно за это нас и преследовали.

Как ни неожиданно было это движение для правительства, последнее немедленно приняло против него свои меры, и к концу 1874 года почти все пропагандисты томились в казематах в ожидании ссылки, каторги или бесконечного заключения в центральных тюрьмах. В 1875 году, потерпев окончательное поражение в деревнях, движение снова направилось к городскому люду для того, чтобы действовать через него в деревне, но и здесь оно было задушено правительством; почти все пропагандисты этого периода и рабочие, последовавшие за ними, были схвачены на первых шагах своей деятельности.

Продолжать прежний путь, не обращая внимания на преследования правительства, было очевидно невозможно. Стало ясно, что в тогдашних беспредельных равнинах России, с ее редкими деревнями и сравнительно незначительными рабочими городами, трудно сорганизовать большое народное восстание, и начинающееся революционное движение приняло совершенно своеобразные формы. Волей-неволей приходилось сводить с властью счеты. Так мы перешли к тому, что вы называете «терроризмом».

И вот мало-помалу начались таинственные убийства правительственных деятелей.

Не известные ни обществу, ни правительству личности все чаще и чаще стали появляться, словно из-под земли, и устранять с дороги того или другого правительственного деятеля. Совершив казнь, они исчезали без следа. Ни обыски, ни аресты, массами практикуемые правительством, не привели ни к чему.

Это движение было результатом преследований со стороны правительства, сделавших пропаганду чрезвычайно затруднительной, если не невозможной. Очевидно, что террористическая борьба немедленно прекратилась бы, как только социалисты завоевали бы свободу мысли, слова и действительную безопасность личности от насилия. Тогда движение молодежи снова направилось бы в народ, и после упорной работы народ осознал бы наконец свои права и, восставший, смел бы со своей дороги тогдашний экономический и общественный порядок, а потом устроил бы новый, лучший строй, основанный на требованиях всеобщей свободы и справедливости.