Четыре тысячи миль на "Сибирякове" - [11]
Значит, отдаться на волю течений и ветров? Безвольно ждать ? Но чего можно дождаться в ледяных просторах Чукотского моря, когда зима уже заглядывает в глаза, когда температура падает с каждым днем, когда море затягивается молодым льдом, и молодой лед крепнет? Пассивная борьба со льдами, безвольный дрейф вблизи берегов, причудливыми петлями и зигзагами ложащийся на карту ученого гидролога, равнодушного к ближайшей судьбе экспедиции и интересующегося в эту минуту только загадкой нового полярного течения? Этот дрейф, начавшийся у берегов Чукотки, мог окончиться у северных берегов Шпицбергена, у западных берегов Гренландии... Правда, „Сибиряков“ обеспечен на полтора года и продовольствием, и снаряжением, и топливом. Но партия и правительство приказали - открыть северный морской путь, пройти его за одну навигацию. Нельзя уступать, нельзя складывать рук, а тем более в нескольких шагах от конечной цели. Победа не дается без борьбы. Так будем же бороться! И началась борьба...
Серой угрюмой массой в стаи ал справа от ״Сибирякова״ мыс Сердце-Камень, свидетель двух полярных зимовок. Здесь дважды зимовала ״Мод״ Амундсена, один раз на пути к востоку, другой раз — возвратившись из Нома на Аляске, перед своей новой попыткой войти в дрейфующие на северо-запад льды. ״Мод״ не могла добровольно попасть в течение; "Сибирякову" это течение грозило постоянно. Судно несло сначала на юго-восток вдоль чукотского побережья, потом обратно. И этот дрейф повторялся дважды. За неделю — с 23 по 29 сентября— ״Сибиряков״ вычертил по морской поверхности большую дугу, выгнувшуюся к северу и опиравшуюся одним концом в мыс Икигур, другим — в мыс Дежнева.
Мимо "Сибирякова" пролетали на юг бесконечные стаи птиц. Зима приближалась быстрыми шагами, с нею наступали нестерпимые холода, море сковывалось сплошными ледяными полями, исчезало все живое, замирала на полгода жизнь во тьме полярной ночи. Птицам нечем кормиться в Арктике в зимние месяцы — пора на юг! ״На юг!״ — слышится в хриплых криках многотысячных птичьих полчищ, в шуме бесчисленных крыльев. С палубы парохода участники экспедиции задумчиво провожают взглядами птичье переселение. Когда-то ״Сибиряков״ будет на юге? И будет ли это когда?
ВОЛЯ И ПОБЕДА
Но не место тоскливому унынию в груди советского моряка, советского полярника. Надо положить конец нежелательному дрейфу, изменить его направление. Легче всего встать на якорь на неглубокой воде. Если вода не глубока! Натягивается в струну и звенит, как струна, якорная цепь. На нее напирают, наваливаются тяжелые льдины, в десятки тонн весом. Если течение слишком сильно, якорь не держит. Он начинает ползти по дну, и судно опять дрейфует. Иногда приходится взрывать аммоналом особенно назойливую льдину, но и это мало помогает. Тогда при помощи паровой лебедки льдину оттаскивают в сторону или заносят на другую льдину ледовый якорь, закрепляют его, и потом ״Сибиряков״ подтягивается к ней, уклоняясь от напора льдов.
27 сентября под влиянием северо-западного ветра ледяные поля немного разошлись, и на "Сибирякове" были поставлены самодельные паруса, сшитые из судовых брезентов. Пошли в ход и шлюпочные паруса. Судно приобрело собственное движение и стало медленно пробираться сквозь льды, пользуясь каждой широкой трещиной, каждой полыньей, каждым разводьем. Скорость продвижения была ничтожна — всего около полуузла в час, то-есть меньше километра. Только в последние два-три дня борьбы со льдами "Сибиряков" шел со скоростью одного узла в час! Мало, страшно мало, но все же это было движением вперед, а не толчеей на одном месте, не беспомощным, безвольным дрейфом. Управлять судном при такой ничтожной скорости было очень трудно, — ״Сибиряков״ не слушался руля и не мог уклоняться во время от попадавшихся навстречу льдин. Нередко нос судна упирался в большую, медлительную льдину, и "Сибиряков" терял свою скорость. Приходилось снова и снова оттаскивать льдину в сторону, взрывать лед, завозить ледовый якорь и оттягиваться.
Так в течение тринадцати суток боролся ледокол со льдами, течениями, ветрами. Все это время ״Сибиряков״ сносился по радио с ״Уссурийцем״, ожидавшим экспедицию у кромки льдов. Гениальное изобретение двадцатого века заражало новой энергией и бодростью участников экспедиции: они не чувствовали себя одинокими, потерянными в ледяных пустынях. Хорошо сознавать, что где-то за нешироким поясом льдов ждет помощь, которую несет маленький пароход, с таким же красным флагом, развевающимся на корме! Хорошо сознавать, что за тысячи, тысячи километров отсюда миллионы трудящихся великой страны, мирно занимающейся грандиозной, небывалой, невиданной еще миром стройкой,с волнением следят за героической борьбой нескольких десятков человек — участников советской полярной экспедиции, радуются ее успехам, тревожатся за ее участь!
У радиоаппарата — испытанный работник, опытный полярник и один из деятельнейших участников погрузочных бригад — Эрнест Кренкель. Огромный стаж у Кренкеля и завидный служебный путь. Кренкель — участник второй зимовки в бухте Тихой на острове Гукера в архипелаге Земли Франца-Иосифа. В зимнюю темную ночь он связался как-то по радио с американской антарктической экспедицией Ричарда Бэрда. Электрический разряд, маленькая голубая молния, вспыхнувшая под 80 северной широты, вызнала из небытия непостижимую, невидимую глазу радиоволну, и та распространилась в изумительно краткий миг — в сотую долю секунды до 80 южной широты, наполнив собою, пронизав весь слой воздуха, облегающего земной шар. А в ответ — через льды, океаны, знойные пространства тропических стран, высокие горы, холодные пустынные моря, скованные льдами, залитые радужными переливами северного сияния — понеслись другие электрические волны. Советские зимовщики обменялись с американцами приветствиями, и полярники сообщили друг другу: одни — что у них зима, мороз, полярная ночь, другие - что у них лето, яркое солнце, лужи талого снега.
