Четыре тысячи историй - [6]

Задуманная скульптура разрушалась.

- Что делать будем? - спросил он позже лечащего врача, рассматривая под матовым светом негатоскоыа последние рентгеноснимки.

- Ампутация, - развел тот руками. - Что ж еще?

- А вы поставьте себя на место Кривоноса, вообразите, что это вы или самый дорогой для вас человек. - Василий Петрович ходил туда-сюда по кабинету, поглядывая на свои ноги.

О чем он думал в этот момент? Может, о том, что, когда они, ноги, есть, мы не задумываемся, как это много. Вот Кривонос. Утром он входит в казарму. Бойкий топот солдатских сапог оглашает тишину городка. Затем выход в поле. Под каблуками тарахтит дорожная крошка. Затем на огневом рубеже гремят выстрелы, и дружное "ура" летит над степью, угасая за горизонтом.

А поздно вечером усталый офицер поднимается по лестнице, открывает дверь. Жена и дети спят. Осторожно, на цыпочках, он ступает по комнате... И теперь этот бег с солдатами и этот тихий святой шаг по комнате отнять?

Отнять у человека ощущение земли?

Василий Петрович ходит по кабинету. А где-то там, за окном, в городе, по пыльному тротуару ползет человек на роликах, двигаясь под гору, инвалид опирается на деревянные упоры, похожие на дверные ручки, тормозит ими. И под человеком без ног стонет земля. Может, ему, как и майору Кривоносу, тоже был вынесен преждевременный приговор?

Василий Петрович остановился, сухо сказал:

- Завтра сделаем еще операцию. Ее цель - удаление омертвевших тканей. Как можно больше.

Врач Коваленко заерзал на стуле, не поднимая глаз, спросил:

- А кто будет оперировать: я или вы, товарищ полковник?

Максимов пристально посмотрел на своего ординатора. Боится? Не умеет? Но нет, умеет, человек способный, пытливый. А о страхе вообще хирургам говорить не пристало. Тут другое. Есть в госпитале группа известных хирургов, пытающихся обставить дело так, будто они, и только они, способны выиграть дело, когда возникает сложная ситуация! Иначе говоря, играют в свою незаменимость и не доверяют своим помощникам. Но не так опасно любование свопм умением, как уродливы последствия. Проходят годы, и ассистенты постепенно утрачивают чувство самостоятельности. Этого всегда страшился Максимов. И потому, готовясь к операции, Василий Петрович обычно мылся вместе с Коваленко, а во время работы больше молчал, наталкивал ординатора на те или иные решения. И создавалось впечатление, что это он, Коваленко, делает все сам. И вдруг: кто?

Василий Петрович достал из письменного стола только что выпущенный бюллетень "Клиническая хирургия". В нем в соавторстве со своими коллегами он рассказывал о новом эксперименте. Поступил больной Юрий Синельников. Рана в плечо. Фрагмент левой плечевой кости - омертвевший. Он был удален и заменен гомотрансплантатом. Рука была сохранена.

- Но эту операцию вы сами делали, - сказал Коваленко.

- Так будем же последовательны, - с игривой ноткой в голосе произнес начальник отделения. - Теперь слово за вами, коллега.

Коваленко понял, как некстати он задал вопрос своему шефу.

Скульптура упорпо реставрировалась. А ведь Максимов рисковал и" склонял, принуждал к риску лечащего врача. Каждый день инфекция точила ноги, но она могла отнять и жизнь. Не потому ли молодой ординатор предлагал банальное решение - ампутация? Каждый день, каждый час Максимов был начеку. Он ощупывал ноги, контролировал анализы, глушил вспышки. Изо дня в день, из недели в неделю. И снова операции, операции, более десяти...

Полковник Костин ходил туда-сюда по ковровой дорожке, что пересекала наискосок кабинет начальника отделения. Если ему память не изменяет, майор Кривонос пролежал в госпитале два года. Да, да, два года. Два года врачи сражались за его судьбу. И все-таки выиграли бой. Возвратили человеку землю, с травой, камнями, песком на реке. Офицер вернулся в строй, к службе.

А что было дальше с Ясниковым? И память вновь возвращала замполита в те дни. Если у Алексея Кривоноса угрожающее состояние сменялось солнечной надеждой, фамилия Ясникова прочно укрепилась в списке "тяжелых". Предстояла новая, третья, попытка. Резко ухудшающееся состояние здоровья солдата неумолимо приближало этот час.

Василий Петрович пришел в лабораторию. Людмила Ивановна внимательно следила за мужем, который не отвечал ни на один ее вопрос, а только вертел в пальцах пробирки. И звучал в ушах голос замполита: "Не бояться сказать, что ты чего-то не знаешь, - это высшее проявление порядочности".

Василий Петрович подошел к жене, посмотрел на нее усталыми глазами. Вчера до полуночи он рылся в книгах, листал свои записи.

- Кажется, я нашел, - сказал он.

- Что ты нашел?

- Закись азота. Вот что. Завтра под этим наркозом будем оперировать Ясникова. А сейчас пойдем.

Вот так, прямо с работы, не переодеваясь, как всегда, не спрашивая ни о чем, она стала собираться.

- Смотри, Василий, мои новые сапоги уже потрескались.

- Зато импортные, - усмехнулся он, скользя по первому снегу. Потом добавил: - Теперь будут привозить с переломами.

- Давай на этот хороший вечер не будем смотреть глазами травматолога...

- Давай, - согласился он.

И вдруг, как ей показалось, ни с того ни с сего начал рассказывать, как еще мальчишкой случайно попал в какой-то клуб, где играли на бильярде. Это было в Харькове, где он жил с бабушкой. Он тоже попробовал сыграть партию и выиграл. Дальше - больше. Со временем он начал побеждать заядлых игроков. И однажды принес домой много денег.