Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики - [34]
– Поддерживаю! – рассмеялся Сталин. – Лаврентий, как у нас там обстоят дела с… хм… с БМП и БТР?
– Хорошо обстоят, товарищ Сталин, – ответил Берия. – Заводы на Урале, в Сталинграде и Горьком наращивают выпуск бронетранспортеров и бронеавтомобилей. Производство легких танков прекращено полностью, зато выпущена первая партия самоходных установок, так сказать, по немецкому типу, когда двигатель спереди, а боевое отделение сзади, причем сразу нескольких типов, СУ-130, СУ-122 и СУ-152.
Потом слово брали Катуков, Панфилов, Горбатов… Но, по правде говоря, Репнин почти не слышал их, до того утомился. Он пришел в себя лишь после того, как дежурный офицер принес чай, печенье, варенье и бутерброды.
Подкрепиться – сидя! Попить чайку…
Геннадий малость пришел в себя, содрогаясь при одной мысли о том, что мог бы и сомлеть в кабинете вождя. Он настолько задумался, что не сразу уловил наступившую тишину. Вздрогнув, Репнин огляделся и с изумлением заметил, что кабинет почти пуст. Лишь за столом напротив восседал его хозяин, невозмутимо раскуривая папиросу.
– Извините, товарищ Сталин… – начал подниматься Геннадий.
– Сидите, сидите, товарищ Лавриненко. Вы сюда сразу из госпиталя, и мне следовало бы догадаться, что вам трудно. Вас отвезут в гостиницу и устроят на пару дней. Заодно покажетесь врачам. А пока… Знаете, товарищ Лавриненко, вы один из немногих, очень немногих людей, которым я доверяю полностью. Доверяю с той самой первой встречи в снежном поле под Волоколамском. К тому же мне нравится ход ваших мыслей, порой весьма неожиданный, непривычный. На этот самый день была запланирована международная конференция в Тегеране, где мы, а также Рузвельт и Черчилль должны были наметить контуры послевоенного устройства мира. Мы решили перенести конференцию на весну будущего года. Почему? Потому что союзники так себя не ведут. Ви знаете, что Гитлер намеревался начать войну в мае 41-го? А напал 22 июня лишь потому, что убедился – американцы и англичане, грозившиеся открыть второй фронт на Балканах, всего лишь блефуют. Англосаксы и не собирались помогать нам в войне с немцами, они предпочли стоять в стороне и наблюдать, как истекают кровью две воюющие державы, чтобы потом доминировать над обеими. И фюрер отозвал из Югославии несколько дивизий, перебросив их на границу с СССР. Это заняло время, как раз до середины июня.
– Понимаю, товарищ Сталин, – негромко проговорил Репнин. – Они меня самого бесят, эти союзнички. А больше всего беспокоит то, что все тяготы войны лягут на нас, а вот победу англосаксы припишут себе! Мне кажется… Да что там кажется, я почти уверен в этом! И Рузвельт, и особенно Черчилль опасаются того, что мы, когда дойдем до Берлина, не остановимся. И не надо останавливаться! Если мы быстро и решительно введем войска в Германию сразу с двух направлений, то успеем оккупировать весь рейх разом: через Польшу – на Берлин, а с юга, огибая Карпаты, на Мюнхен. Не отвлекаясь на Болгарию и прочую Восточную Европу. Что нам венгры или чехи? Или пшеки? Нам главное – немцы! А когда вся Германия будет под нами, мы станем хозяевами положения. Мы будем диктовать, как жить Европе! Не будем спрашивать разрешения, можно ли нам оставить Прибалтику и в каких границах существовать Польше…
– Вы прямо-таки читаете Декларацию о совместных действиях трех держав! – похмыкал вождь.
– Ну не так уж сложно догадаться о намерениях двух из них. Американцы и англичане наверняка хотят заставить нас таскать каштаны из огня, проделать всю черную, грязную и кровавую работу, а они потом явятся в белых парадках и снисходительно похлопают нас по плечу: окей, рашен! Можешь занять третье место! Более чем уверен, что Рузвельт будет настаивать на том, чтобы мы, разделавшись с Германией, переключились бы на Японию.
– Так и есть, – кивнул Иосиф Виссарионович.
– Не хочу подыскивать нейтральные выражения, товарищ Сталин, но будет унизительно, если мы подпишем эту самую декларацию. А Япония… Разве самураи угрожают нам? Да побоятся они воевать с теми, кто громит Адольфа! Надо будет, мы япошек уделаем за пару недель, а без нас янки будут воевать лет пять. Воины они никакие…
Сталин прищурился.
– Вы намекаете на то, что японцам можно и пособить?
– Как минимум не угрожать им. Пускай треплют америкосов, это не наша война! Что-то я не замечаю штатовцев, сражающихся с нами плечом к плечу. Так с какой стати мы должны воевать за них?
Да, Америка с Англией – это, считайте, процентов семьдесят мировой экономики. И что? На нас они вряд ли нападут – пример Германии для них нагляден, так что побоятся. Скорей всего, станут подзюкивать всякую мелочь пузатую на наших южных границах, пакостить по-всякому… Хотя… Я не хотел этого говорить, товарищ Сталин, но во время рейда мне попался один интересный немец, неплохо говоривший по-русски и по-английски. Он умирал и сказал, что сам из абвера, долгое время работал в Англии, потом в чем-то согрешил, и его послали на фронт. Этот немец представился Карлом и рассказал интересные вещи. Он лично, своими ушами слышал, когда был в Лондоне, что Черчилль опасается союза между вами и Рузвельтом. Карл уверил меня, что сэр Уинстон был всего в трех шагах от него и разговаривал с Иденом. Черчилль посетовал, что Рузвельту Англия неинтересна и что он охотно пойдет на раздел мира между СССР и США. Уинстон добавил, что если до этого дойдет, президента Америки следует остановить. Иден уточнил: «Убить?», а Черчилль пожал плечами и высказался в том роде, что Рузвельт и так болен, надо лишь помочь ему скончаться
