Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения) - [44]
Путешествие третье
"HOMO EX MACHINA"
Это действительно драма. Если говорить точнее, то драма в четырех действиях, с прологом, интерлюдией и финалом. Усядемся же поудобнее в креслах воображаемого зрительного зала. Третий звонок, свет гаснет…
Новая порода… благословит меня как своего создателя; множество счастливых и совершенных существ будут обязаны мне своим рождением.
Мэри Шелли
Занавес поднят, но на сцене еще темно. Героев драмы пока не видно, одни только смутные тени…
Швейцарские Альпы, дождливое лето 1816 года. На одном из курортов Женевского озера встречаются два англичанина, чьи имена вписаны золотыми буквами в историю литературы, — Байрон и Шелли. Между ними завязывается дружба. Льет нескончаемый дождь, лето все равно пошло насмарку, и в бесконечных спорах за полночь (третьим непременным полуночником был врач Байрона, Д. Полидори, годом позже выпустивший нашумевший рассказ "Вампир") незаметно скрадываются сырые дни и ночи. Спорят друзья обо всем: о науке, искусстве, тайнах человеческого бытия…
В те дни история английской романтической поэзии отсчитывала свои поистине звездные минуты, высеченные столкновением двух гениев искры еще долго будут озарять ее горизонт. Впрочем, был и четвертый участник полуночных дискуссий, восемнадцатилетняя Мэри Годвин, подруга и впоследствии жена Шелли. В обществе блестящих и эрудированных мужчин она выделялась разве что молодостью и непосредственностью и больше слушала, чем говорила.
Никто тогда не знал, что история запомнит и ее молчаливое участие в беседах, что велись дождливыми вечерами. Ведь этой девушке, почти ребенку, человечество будет обязано рождением сразу трех созданий, о которых заговорят век спустя. Новой литературы, нового образа и нового же мифа. Новорожденная литература превратится в одну из самых популярных в XX веке, образ чудовища будет терроризировать воображение писателей и совесть ученых и с триумфом завоюет киноэкран. А стоит появиться молодой науке — кибернетике, вспомнят и о мифе…
Все три чада Мэри Шелли (1797 — 1851) явились на свет одновременно, читатель познакомился с ними в книге, которая была задумана как раз летними месяцами 1816 года и вышла двумя годами позже. Называлась книга "Франкенштейн".
Сейчас это имя часто пишут без кавычек, как нарицательное; многие искренне считают, что лучшего символа современной науки не найти. "Попытаемся отыскать достойного преемника жуткого творения Франкенштейна, — патетически восклицает со страниц журнала "Дедалус" известный американский публицист-технофоб Теодор Роззак. — Что мы можем выбрать (ужасов-то современных — тьма)? Бомбу? Генетического "робота"? Бихевиористскую промывку мозгов? Компьютер-деспот? Не правда ли, современная наука в изобилии предлагает нам таких чудовищ?" Символ, рожденный фантазией Мэри Шелли, пришелся по мерке не ее веку — будущему.
С "Франкенштейном" связывают и появление научной фантастики — такой, как мы ее сегодня себе представляем. Еще будет поломано немало копий в спорах о том, так ли это на самом деле, ведь в книге действительно чудесным образом сплелись романтическая недосказанность "готического романа" и трезвый рационализм новой литературы, рожденной техническим прогрессом. Но для той фантастики, о которой пойдет речь дальше, отсчет начался с "Франкенштейна".
У новорожденной были братья-близнецы: образ и миф.
Своей книгой Мэри Шелли открыла первую страницу философской драмы о столкновении людей с ими же созданными искусственными существами, драмы о Человеке, хотя бы в мечтах ощутившем себя в роли Создателя. И как во всяком прологе, в романе Шелли читатель-зритель уже в состоянии уловить то настроение, что не покинет его долгие четыре действия этой драмы.
В прологе задан образ. Мэри Шелли не писала о роботе; у существа из плоти и крови, вызванного к жизни Виктором Франкенштейном, был человеческий мозг. Ни о какой кибернетике еще и речи не шло, и в книге нашли отражение более созвучные времени идеи из области биологии, химии и медицины. Но не научным проблемам посвящался роман Мэри Шелли. Волновало писательницу другое: воздействие набиравшей силу науки на жизнь людей.
Остается только позавидовать ее писательской интуиции. Искусственное существо, взбунтовавшееся против создателя… Спустя столетие эта философская проблема уже никому не покажется отвлеченной. Она со временем превратится в одного из трех китов, на которых будет покоиться основание современной научной фантастики. И когда в предисловии к роману Мэри Шелли писала: "Творчество состоит в способности почувствовать возможности темы и в умении сформулировать вызванные ею мысли", — писала-то она фактически о себе…
Что нового принес с собой "Франкенштейн"? Детище всемогущего разума вдруг обнаруживает незапланированные свойства, стремления и способности и в конце концов восстает… Где-то ведь это уже было? Мэри Шелли дает ясный ответ в подзаголовке романа: "Современный Прометей". Однако, кроме неожиданной инверсии старинного мифа, в книге схвачено что-то еще, что-то безусловно важное и относящееся более к науке, чем к мифологии.
