Четыре направления - четыре ветра - [43]

В комнате, защищенной от вечернего холода толстыми саманными стенами, было тепло от множества горящих свечей. И все же для меня было неожиданностью, когда Моралес подошел к умирающей и совсем сиял с нее одеяло. Ее сорочка покрывала колени; желтые костлявые ноги были обуты в сандалии. Он сложил одеяло, приподнял ее ноги п подложил одеяло под них, как подушку, затем снял ее сандалии и протянул их Диего. После этого, закрыв глаза, он около получаса массировал ей ноги.

Закончив массаж ног, он подошел к изголовью, очень осторожно приподнял ее голову и снял четки с распятием. Ничто не изменилось ни в ее дыхании, ни в лице, когда он снова уложил ее голову на подушку. Он сложил цепочку с четками в ладонь ее левой руки и согнул пальцы, зажав таким образом четки в ее кулаке.

Он взглянул на Диего и кивнул ему; тот поднялся и тронул за плечо свою жену. Она встала, я тоже поднялся на ноги. Не поднимая глаз, она обошла изножье кровати, слегка поклонилась моему спутнику и вышла из хижины. Диего подошел к двери и, наклонившись, выставил сандалии наружу. Затем он выпрямился, посмотрел на моего друга, склонил голову и прошептал:

— Аеус me, don Jicaram.

И тоже вышел, оставив нас одних.

Как?

Я взглянул на своего друга: он стоял у изголовья, положив руку на лоб умирающей женщины. Он поднял глаза, и на мгновение наши взгляды встретились.

— Задуйте свечи, — сказал он. — По одной.

Я не двигался и не сводил с него глаз. Возможно ли это?

— Свечи. Пожалуйста.

Я подошел к узкой планке, в виде полочки опоясывавшей комнату. Мой мозг работал стремительно, но беспорядочно. Я наклонился и задул одну свечу. Я плохо соображал. Должно быть, я не понял Диего. В этот момент я услышал пение Моралеса. Тихо, еле слышно он пел песню на языке кечуа. Я оглянулся. Его глаза были закрыты, движения губ почти незаметны; рука его все еще лежала на лбу женщины. Он медленно открыл глаза. Глаза Распутина. Они мгновенно ухватили мой взгляд и велели продолжать работу, и я повиновался. Я задувал свечи, пока не закончилось его пение и он не произнес:

— Теперь хорошо.

Осталось три свечи; в воздухе стоял дым от остальных, погашенных. Он уже стоял сбоку рядом с кроватью. Он опустил руки на правое бедро умирающей и провел ими вниз, к ступням, как будто что-то сметая. И снова то же движение по бедру, голени, ступне — и его руки повисли в пустоте за ступней, и он стряхнул их, стряхнул, как стряхивают воду с пальцев, по направлению к стене. Три раза он производил это сметающее движение вдоль ноги и стряхивал руки. Затем он перешел на другую сторону и повторил ту же процедуру с левой ногой.

Я подошел к изголовью и послушал ее дыхание; оно было все таким же затрудненным и неглубоким, как ранее. Моралес приподнял ее правую руку за запястье и «вытер» ее такими же уверенными движениями; повторяя то же самое с левой рукой, он следил, чтобы четки не выскользнули из закрытой ладони; маленькое распятие покачивалось на цепочке. Было что-то жутковато методичное и профессиональное в том, как он уложил ее руки на прежнее место по бокам туловища и стал расстегивать на ней сорочку от шеи вниз.

Когда он закончил, обнаженной оказалась только центральная полоска желтушной кожи, шириной дюйма в три, с острыми очертаниями ребер и грудины и запавшим животом. Нижнюю часть тела закрывали грубые полотняные панталоны, уже слишком просторные для нее.

Он начал с точки, расположенной примерно на дюйм выше ее паха. Двумя выпрямленными пальцами, средним и указательным, он производил круговые движения против часовой стрелки в пространстве между ее ногами, затем отводил руку в сторону и вверх, не прекращая спирального движения в дымном воздухе. Первая чакра. Он повторил это три раза и приступил ко второй чакре, в полдюйма выше края панталон. Он начинал с медленного и точного крута диаметром три дюйма, затем ускорял движение и на предельной скорости вращения отводил руку вверх и в сторону.

Ее живот, сердце, углубление в основании горла, лоб — я отступил в сторону — и, наконец, темя.

Когда он закончил и стоял у изголовья, я увидел, как расфокусировались его глаза, почти незаметно сместились оси зрачков, и пустые, почти остекленевшие…

— Смотрите.

Я оторвал взгляд от его лица и стал смотреть вниз, на тело, на все те же едва заметные дыхательные движения грудной клетки.

И Моралес ударил меня по голове.

Это было как молния. Он поднял локоть и нанес мне короткий болезненный удар по лбу. У меня все поплыло перед глазами. Рефлскторно я схватился рукой за ушибленное место.

— Какого черта…

— Смотрите! — приказал он.

Это длилось одно мгновение. Что-то появилось на поверхности ее тела. Что-то молочное, просвечивающее, около дюйма шириной, окружало контуры ее тела. Затем оно исчезло.

— Станьте здесь.

Он крепко взял меня за предплечье и, обведя вокруг кровати, поставил возле изголовья.

— Смотрите теперь. Расслабьте фокус.

Пока я добивался нерезкости зрения, он легонько выстукал пальцами круг у меня на лбу, а затем стукнул по нему фаланговым суставом.

И тогда я увидел. Вне фокуса, но несомненно там, на этот раз на расстоянии трех-четырех дюймов от поверхности тела, возникло тончайшее сияние, словно светящаяся форма ее тела отделялась от плоти. Мне приходилось делать усилия, чтобы не фокусировать зрение. Я почувствовал, как невольный озноб поднимается у меня по спине.