— По причине погоды, — сказал Ботинник. — Ну, что, Магазинник, не знаешь дров достать? Чтоб у меня были такие заботы! Вы, заключенный Магазанник, не знаете, что такое политчас! Тем более, что сегодня у нас на теме религиозные предрассудки, а? Идите и найдите дрова.
Выйдя из клубного барака, Магазанник постоял, давая глазам немного привыкнуть к темноте. Щуря глаза, он обвел ими зону. Чертов Ботвинник! Дрова ему подавай! Магазанник вздохнул и, обреченно бормоча длинную фразу, в которой Ботинник, мать Ботинника и мать матери Ботинника фигурировали в нелестном для них контексте, побрел по направлению к бане. Доктор философских наук Магазанник решил совершить кражу. В этот текущий момент гнев заведующего баней зека Курляева, если он застукает его на похищении дров, был лишь потенциальной опасностью, в то время как невыполнение распоряжения младшего лейтенанта Ботинника грозило немедленным возмездием в виде лишения посылки.
От клуба до бани было пять минут хода, но Магазанник брел медленно. Ему никак не хотелось спешить, да и глаза его плохо различали тропу, и, прежде чем сделать очередной шаг, он осторожно ощупывал утоптанный снег носками валенок.
Осмотревшись возле бани и не видя нигде не только Курляева, но и ни одной другой живой души, Магазанник обошел вокруг бани. Став на колени возле поленницы, он правой рукой стал спешно накладывать полешки на согнутую в локте левую руку. С трудом разогнувшись и держа поленья в охапке, Магазанник повернулся от поленницы и набрал полную грудь холодного сибирского воздуха, наслаждаясь запахом сосновой древесины. Вместе с воздухом он, видимо, вдохнул невидимую щепочку. В горле у него засвербило. Магазанник прокашлялся, пытаясь выдохнуть щекочущий обломочек древесины. На глазах его выступили слезы. Прижимая полешки к груди, Магазанник побрел вокруг бани к тропе.
— Ты что это? — тихо сказал кто-то.
Темная фигура появилась прямо перед Магазаником. Не столько увидев, сколько угадав, что перед ним был зав. баней Курляев, Магазанник уронил дрова и закрыл ладонями лицо, надеясь, что если он не будет видеть Курляева, тот и вправду исчезнет, и в то же время прикрывая лицо от ударов, которые, он не сомневался, последуют без предупреждения.
Прошла секунда… Еще секунда… Ударов не было. Магазанник медленно отвел руки от лица. Курляев всё так же стоял перед ним.
— Ты давно здесь? — спросил Курляев. Удивленный вопросом, Магазанник помычал неопределенно. Какого лешего было Курляеву знать, как давно он был возле бани? Давно или недавно, так или иначе он был застукан Курляевым в момент похищения драгоценных дров, приготовленных для бани.
— Понятие времени… Да… Это сложно, — задумчиво сказал Магазанник. — Но я попробую объяснить популярным языком. При этом я не буду делать экскурсий в физику, где одна из теорий, в сущности в целях избежания истинной проблемы, упрощенно утверждает, что время это просто иной термин для неотвратимого возрастания энтропии. Гносеологически, время — это атрибут…
— Молешь, молешь, — сказал Курляев тоном, который, к полному недоумению Магазанника, ожидавшего от Курляева в лучшем случае мата, в устах Курляева мог сойти за почти добродушный.
— Приказали взять, — сказал Магазанник, показывая на упавшие поленья.
— Вижу, — сказал Курляев. Он наклонился, подобрал уроненные дрова и, к еще большему изумлению Магазанника, подал их уличенному похитителю.
— Для клуба, однако, маловато, — сказал Курляев. — Приходи потом, еще дам. Да, я всё равно в клуб на проповедь иду, поднесу тебе. Погоди только, обуюсь.
Только теперь Магазанник разобрал, что Курляев стоит на снегу босиком и что под его полураспахнугым ватником виднеется голая грудь.
В полной растерянности, не понимая причин непостижимой щедрости зав. баней, репутация которого отнюдь не позволяла ожидать снисходительности, не говоря уже о помощи, Магазанник побрел к клубу, и через несколько минут Курляев, уже в валенках, с шапкой на голове и с еще одной охапкой дров в руках, последовал за ним.
* * *
Барак, в котором размещалась лагерная школа, стоял неподалеку от бани, его северная стена была параллельна запретке, бегущей между двух сторожевых вышек всего в десяти метрах от школьного окна. В небольшой дощатой пристройке к школе размещалось несложное хозяйство школьного дневального Ромаса Гальдикаса: метла, швабра и бидон с соляркой, которую выдавали Ромасу для натирания некрашеных деревянных полов школы. На двери пристройки висел старый замок, ключ от которого в течение дня был у Ромаса, а на ночь сдавался на вахту.
Ромас Гальдикас, одноногий литовец, в конце сороковых однажды приютил на полтора часа и накормил троих литовских лесовиков, преследуемых группой чекистов. Лесовики, отстреливаясь, сумели уйти в тот раз, но через две недели были убиты в перестрелке, а крестьянин Ромас Гальдикас получил четвертак, хоть и пытался тщетно доказать на суде, что кормил лесовиков только потому, что их автоматы были направлены на его жену и троих детей.
В этот день Ромас купил в лагерном ларьке несколько картофелин. Открыв дверцу печки, расположенной в школьном классе, Гальдикас уложил две картофелины между темно-багровыми формами полусгоревших поленьев, еще пышащих медленно убывающим жаром. Хотя у Гальдикаса не было часов, он умел определять время по различным признакам. В этот раз он рассчитал, что картошки будут готовы к моменту, когда Ботинник объявит перекур в проповеди. За время перекура он сумеет сбегать к школе и вынуть картошку из печи.
