Четыре года в шинелях - [28]

И вот раздается выстрел. Пушка слегка откатывается назад. Заряжающий загоняет в нее новый снаряд. Взоры всех устремлены вперед. Интересно, мазнул или нет старший лейтенант. А еще интереснее поскорее подбить третий танк, по которому уже выпустили два снаряда, но пока безрезультатно.

Но вот загорелся и третий. Его сразили Вотяков и Поздеев. Оба радостно посмотрели друг на друга. И старший по чину сказал младшему:

- Молодец, Миша!

- Это вы, - смутился Вотяков.

Ситуация складывалась примерно такая же, как под Карабановом. Но пока немцы не особенно активничали. Сказывалась потеря минометной батареи, которую накрыли наши в первые же минуты боя.

Но гибель трех танков и батареи обязательно разозлит немцев. Они попытаются отомстить за это. С минуты на минуту нужно ждать сюрпризов.

На огневых позициях все было готово к отражению любой, далекой и близкой, атаки врага. Стояли в замаскированных ячейках пулеметы. Вырыты окопы для автоматчиков. Для всех были укрытия от бомбежки.

Засовский спрашивал Поздеева:

- Справитесь?

- Надеюсь.

- Как круговая оборона?

- Оборудована отлично.

- Держите в курсе дел.

А дела круто изменились через пять минут. На Михали вылетели девять "юнкерсов". Бить по ним из ручных пулеметов бесполезно. Надо было спасать орудия. Их откатили в густой ельник. Что это могло дать практически, никто не думал. Но замаскировали пушки быстро.

Бомбовой налет. Каждый переносит его по-своему. Есть солдаты, которые теряют при этом дар речи и прячут прежде всего голову в какую-нибудь дыру. Другие, наоборот, расхаживают во весь рост, смотрят, вскинув голову, на падающие смертоносные болванки - и перепрыгивают с места на место, прячутся за стволами деревьев, сообразуя движения с траекторией падения бомб.

Это ухари, но ухари с головой. Бесшабашная публика, как правило, остающаяся невредимой. После налета они первые подают голос и затягивают какую-нибудь совсем неуместную песенку, вроде: "Когда я на почте служил ямщиком". Это разряжает обстановку. Бомбобоязливые быстро выходят из состояния шока, и все становится на свое место.

На второй батарее никто не боялся бомб. Пример бесстрашия показывали заряжающий Никитин и санинструктор Шевнин. Оба они из Удмуртии: один - из Шаркана, другой - из Ижевска.

- Давай, давай разгружайся! - кричал немецкому летчику маленький, юркий веснушчатый Никитин.

- Ребята, головы берегите! - предупреждал Иван Шевнин, спокойный, суровый на вид здоровяк, прохаживаясь возле траншей.

Налет не причинил батарее особых потерь. Было двое раненых. Покорежен лафет у одной пушки. Бой можно было продолжать.

И он продолжался. Час, два, три.

Стали просачиваться автоматчики. Заработали наши пулеметы.

Звонил командир полка:

- Как настроение? Какие потери?

- Пока держимся.

- До вечера стоять обязательно.

А до вечера было еще два часа. И за эти два часа немцы обрушили на батарею еще три бомбовых удара. В этот раз орудия сохранить не удалось. При первом налете вышло из строя одно. При втором еще одно. Оборону продолжало держать орудие Вотякова. Третьим налетом скосило последнее и вместе с ним его командира.

Иван Шевнин потащил Вотякова в укрытие. Тот умоляюще попросил:

- Не уноси. Дай посмотреть, как ребята рассчитаются с бандитами.

Подошел черный, весь в грязи Поздеев. Вотяков обратился к нему:

- Разрешите остаться здесь, товарищ старший лейтенант.

- Оставайся, Миша. А сам побежал к пулеметчикам.

В конце бой шел уже не с танками, а с пехотой противника. На землю опустились сумерки. Они были очень некстати немцам. Наши начали нажимать.

С Зотяковым находился Шевнин. Он рассказывал командиру расчета о ходе боя. Старший сержант был ранен смертельно, но сознание сохранял.

- Вы не оставляйте здесь пушки, - передавал последние советы Вотяков. Оттяните ночью в тыл. Их вполне можно отремонтировать.

- Сделаем, Михаил Тарасович, - обещал санинструктор.

- А еще, Иван, не забудь написать жене. Ты знаешь Анисью, она работает на оружейном.

- Успокойся, Миша...

- Металлургам тоже...

- Миша...

- Я отдал Родине все, что имел.

А из штаба полка, нахлестывая вороного, летел майор Засовский. За ним вел лошадей для отхода батареи старшина Александр Лекомцев.

Михали остались неприступными. Поздно ночью покидала боевые позиции вторая батарея, повторившая подвиг четвертой под Карабановом. На лафете одного из орудий артиллеристы везли тело своего командира, ижевского рабочего-металлурга Михаила Вотякова. Рядом с ним шел его боевой друг, товарищ по оружию и духу, сын удмуртского крестьянина Григорий Поздеев.

Михаил Тарасович Вотяков дважды приходился мне однополчанином. Вместе проходили действительную службу в Баку во Второй краснознаменной Кавказской дивизии имени Степина. О бессмертном подвиге я поспешил сообщить землякам небольшой зарисовкой в газету. Политотдел выпустил о герое листовку.

Вторую батарею сменила третья. Михали продолжали оставаться нашими. Мы оборонялись еще несколько дней, пока окончательно не отучили немцев совать нос в этот уголок советской земли.

Прорыв

И вот настал час нашего прощания с калининскими лесами и болотами. Пусть не подумают потомки, что это было отступление трусов. Нет, после михалевской схватки мы еще два месяца сдерживали натиск противника и не давали ему отсюда отправлять свои дивизии на юг, где он уже начал новое фронтальное наступление.