Четыре года в шинелях - [25]

Таким расчетом стала в марте необходимость оседлать железнодорожный разъезд Лошаки. При удаче операции от Ржева отрезалась северная, оленинская группировка врага. Это был бы важный клин в оборону противника.

Командование дивизии получило приказ. На операцию в первый эшелон был выдвинут 1190 стрелковый полк. Все было разведано и рассчитано, проведена соответствующая подготовка. Перед наступлением состоялось партийное собрание. Парторг полка Николай Фадеевич Щербаков, ветеран дивизии, только что оправившийся после ранения в боях под Сычевкой, читал одно заявление за другим о приеме в партию.

Собрание шло в сарае. Все были с оружием, одетые, сосредоточенные и собранные. Вопросы вступающим в партию задавались короткие и резкие. Например:

- Зачем тебе партия? - спрашивал молодого пожилой солдат.

- Мне легче идти в бой коммунистом.

- А так трусишь, значит?

- У меня братан - коммунист. Погиб под Москвой.

- Принять в таком случае... Или такой разговор:

- Чем занимался в гражданке?

- Торговал керосином.

- Другого дела не нашел?

- Был завмагом, да уволили.

- Проворовался?

- Образования не хватило.

- А сейчас грамотный?

- Разбираюсь.

- Ранен?

- Два раза.

- Как относишься к власовцам?

- Вот я и хочу доказать им...

- Принять.

А потом атака, уже знакомая по прошлым схваткам, такая же решительная и отчаянная. Ведет одна мысль - оседлать разъезд. Маленький, невзрачный, затерявшийся в лесу, но кусочек советской земли, а потому большой и дорогой, который надо обязательно вернуть. Если вернем, по нему не будут ходить больше немецкие поезда. Немцам станет трудно, они вынуждены будут искать другие выходы. А другие им тоже закроют и выкурят, в конце концов, как мышей, из Ржева и Сычевки, из всей Смоленской и Калининской областей, из нашей страны.

Полк наступает на разъезд с двух сторон. Где спрятались фрицы, и не поймешь. Наверное, в домике стрелочника. Давай огонь по нему.

Бойцы продвигаются вперед. И вдруг, как часто бывает на войне, стена огня. Это заработали пулеметы круговой обороны, замаскированные в будке стрелочника. Круговая оборона - не шутка. Недаром еще в пункте формирования бывший комдив Киршев кричал при рытье землянок: "Почему глухие? Как будете отражать атаку противника?".

Вот, пожалуйста, наглядный урок, насколько важна на войне круговая оборона. Нельзя сунуться ни спереди, ни с флангов. А разъезд взять надо.

Прошла небольшая артподготовка. Солдаты идут в лоб. Перебежками, ползком, извиваясь, как ящерицы, ведя на ходу огонь. Но он не достигает цели. Будка превращена в дзот. Эх, сорокапятку бы на прямую наводку. А время идет. Минута кажется вечностью. И зол каждый на себя, на свое бессилие, на свою несообразительность. Полчаса назад вступал в партию: хочу идти в бой коммунистом. Вот, пожалуйста, оправдывай свое заявление. Чего же ты прячешься - лицо в снег, а зад выставляешь напоказ всему миру. Эх, черт возьми, была не была.

Это ругается про себя керосинщик. Парень готов растерзать себя за неумение воевать. Слюнтяй, недотепа.

А будка изрыгает шквал огня. Да так ловко, так хлестко, будто в ней кто играет на специальном рояле.

Керосинщик ползет и ругается. Рядом с ним появляется парторг.

- Что, Синицын, туго?

- Ничего, товарищ парторг, я сейчас дам им прикурить.

- На, противотанковую.

Синицын берет гранату. Опять ползет. Не отстает от него и парторг. А кругом идет перепляс тысяч пуль.

И вот огромная, неуклюжая фигура в сером, заляпанном мазутом полушубке поднимается во весь рост и с ходу бросает металлическую чушку в сторону будки стрелочника. Взрыв. Фигура падает до взрыва и не шевелится.

Парторга осколки не задели. Но они не задели, должно быть, и будку. Она продолжала жить.

Парторг, мирный, спокойный в жизни человек, еще не окрепший после недавнего ранения, оглядывает головной батальон. Думал ли он когда-нибудь, что будет вот так ползти по железнодорожной насыпи ради единственного: заставить замолчать какую-то паршивую будку, которая была сейчас для его полка олицетворением фашистской Германии.

Парторг был до войны журналистом. Народ уважал и берег таких людей. Берегли их и на войне.

Но вот тут, у этих чертовых Лошаков, куда же денешься? Не поползешь ведь назад. Не скажешь, что я чернильная душа и мне несподручно стрелять из автомата.

А немец шпарит и шпарит. Ему все сподручно. Сподручно убить молодого неуклюжего керосинщика. Ранить его товарищей. Держать на снегу вповалку батальон.

Ах, черт возьми, насколько человек бессилен на войне. Букашка, сморчок. А если лежать без движения долго, совсем превратишься в песчинку.

Ну, нет. Парторг Николай Щербаков, журналист из Удмуртии, "чернильная душа", этого не допустит. Была не была. Ста смертям не бывать, одной не миновать. Махнем.

И он так же, как боец Синицын, встав во весь рост, бросил одну за другой две противотанковые гранаты. Он отчетливо услышал взрывы, уловил многоустое "ура!", сделал два-три шага вперед и рухнул недалеко от парня, которому пять минут назад дал путевку в бессмертие.

Батальон овладел железнодорожным разъездом. Бой продолжался и после падения будки. Щербакова заменил коммунист Константин Клестов, комиссар полковой батареи. Он отнес парторга в укрытие, взял его сумку с документами и заявлениями только что принятых в партию бойцов и стал продолжать сражение.