Четыре Георга - [10]

Погулявши запросто утром в Парке, наш приятель благородный джентльмен идет домой, переодевается и отправляется в кофейню, где рассчитывает увидеться со своими знакомыми.

«Ибо у англичан принято не менее раза в день посещать эти заведения, обсуждать там дела и новости, читать журналы, а подчас просто взирать друг на друга, не размыкая губ. И очень хорошо, что они так молчаливы, ибо будь они столь же разговорчивы, как другие народы, в кофейнях невозможно было бы находиться и нельзя было бы в таком многолюдном собрании расслышать, что говорит ваш собеседник. Кофейня на Сент-Джеймс-стрит, куда я захожу каждое утро скоротать час-другой, всегда так полна народу, что трудно повернуться».

Как ни хорош город Лондон, король Георг I предпочитал по возможности находиться вне его, а будучи в Лондоне, окружал себя одними немцами. Они, как старый вояка Блюхер сто лет спустя, вздыхали, глядя на город от собора Святого Павла: «Was fur Plundep! — Ах, сколько тут можно награбить!» Грабили немецкие дамы; грабили немецкие секретари; грабили немецкие повара и прислужники; даже Мустафа и Магомет, немецкие негры, получили свою долю награбленного. Хватай, что можешь, — таков был девиз старого немца-короля. Он, бесспорно, не был просвещенным монархом и не покровительствовал искусствам; но он не был лицемерен, не был мстителен и не любил пускать добро на ветер. У себя в Ганновере деспот, в Англии он был весьма умеренный правитель. Он стремился предоставлять эту страну по возможности самой себе и проводить в ней как можно меньше времени. Душа его оставалась в Ганновере. Неожиданно занемогши по пути через Голландию во время своего последнего путешествия на родину, он высунул голову из окна кареты и мертвенными губами произнес: «Оснабрюкке! Оснабрюкке!» Ему было уже за пятьдесят, когда он явился среди нас, мы приняли его, потому что он был нам нужен, это было в наших интересах; мы высмеивали его немецкую неотесанность и презирали его. Он не обманывался насчет нашей преданности, брал все, что плохо лежало, и уберег нас от папизма и французского засилия. Я лично в те дни был бы, безусловно, на его стороне. Пусть циник и эгоист, но он все же гораздо лучше, чем король из Сен-Жермена, правящий но указке Парижа и окруженный целой свитой придворных иезуитов.

Считается, что к судьбам венценосцев боги не безразличны; вот и этому были ниспосланы особые знаки, предзнаменования, пророчества. Говорят, более прочих его смущало прорицание о том, что он умрет вскоре после жены, и действительно, бледнолицая Смерть уцепила сначала несчастную принцессу Альденскую в ее замке, а затем набросилась и на его величество Георга I, совершавшего в карете путешествие по Ганноверской дороге. А от этого бледного всадника разве ускачешь на самых лучших лошадях? Еще говорят, что Георг посулился одной из своих неофициальных вдов явиться к ней после смерти, если ему дозволено будет посетить еще хоть на мгновение сей подлунный мир; и действительно, вскоре после его кончины в окно к герцогине Кендал в Твикнеме залетел или впрыгнул огромный ворон, и она вообразила под его черными перьями королевскую душу, по каковой причине окружила пернатого гостя особо нежной заботой. Подходящий метампсихоз — эта траурная королевская птица!

Можно представить себе, как герцогиня трогательно проливает над вороном горючие слезы. Когда же это славное прибавление к нашей английской аристократии сошло в могилу, все драгоценности, столовое золото и серебро, все, что было здесь награблено, досталось ганноверским родичам. Может быть, они и ворона заодно прихватили и он по сию пору хлопает крыльями на крыше Херренхаузена?

Прошли в Англии те времена, когда молились на монархов, когда в храмах служители божьи кадили королям; когда подобострастие почиталось достоинством и долгом; молодость и красота жадно искали августейшей благосклонности, а женский стыд не ставился ни во что.

Улучшение нравов и обычаев, как при дворе, так и в народе, принадлежит к драгоценнейшим последствиям той свободы, для защиты и охраны которой к нам пришел Георг I. Он соблюл договор со своими английскими подданными; а если сам он не более избежал пороков века, чем другие мужи и монархи, зато мы можем быть ему благодарны, что он уберег и сохранил для потомства наши исконные права. Свежий ветер в Англии очистил от скверны дворцы и хижины; и ныне Истина, заступница каждого из нас по праву нашего рождения и бесстрашный судия над великими, может сказать о них лишь слова почтительности и уважения. На портрете первого Георга есть пятна и есть штрихи, не вызывающие нашего восхищения; но есть и благородные черты: справедливость, отвага, умеренность, — и им мы обязаны воздать должное, прежде чем повернем портрет лицом к стене.

Георг II

Под вечер 14 июня 1727 года по дороге из Челси в Ричмонд скакали два всадника. Передний был широколицый, румяный и весьма дородный кавалер в высоких ботфортах того времени, однако ухватка, с какой он гнал коня, выдавала человека храброго и бывалого кавалериста. И в самом деле, мало кто еще так любил молодецкие забавы, и в охотничьих угодьях Норфолка ни один сквайр не скакал так лихо за лисой и не кричал: «Ату! Ату его!» — с таким упоением, как тот, кто несся сейчас галопом по Ричмондской дороге.