Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [82]

Во все времена, если мы заглянем в истории, в самых высших областях самые гордые кавалеры гордились тем, что простой гражданин оттолкнул бы как бесчестие.

Докончить жевать плод, откусанный его величеством, – это неслыханная честь!

– Дорогая Мария, – продолжала г-жа Кавой, желая решить вопрос: – вы были невестой Алена, почему бы вам, вернувшись опять к нему, не потребовать снова этого титула и не стать его женой?

Неизъяснимая судорога пробежала по лицу фаворитки. В первый раз она почувствовала борьбу между притяжением, которое ей внушал кавалер и приманкой величия.

Она была создана, как все женщины; холодность, выказываемая ей Аленом, оживляла её прежние чувства к нему. Она любила его теперь, в особенности потому, что она поняла, что он больше её не любит. Но эта борьба была мгновенная.

– Ваша дружба к нему и ко мне вводит вас в заблуждение, – ответила она. – Ничего подобного не может быть. Не настаивайте.

– Вы хотите привести в отчаяние меня и его? Я бы с такой радостью вырвала вас из этой опасной и греховной жизни!..

– Нет! нет… Слишком поздно. Участь решена. Я не в силах переменить созданное мною существование, даже за любовь человека, которого я могла бы любить. Всякому свое призвание. Говорят, случай руководит всем; всё, что случилось со мной, заставляет меня этому верить. Да здравствует величие! Судьба вывела меня в знать; и это она не хочет, чтоб я сделалась женой скромного дворянина… Она сделала меня фавориткой, – фаворитка утешится то, что не может быть обычной прихожанкой сельской церкви.

– Итак, это ваше последнее слово? – спросила вздыхая статс-дама, которая в этом решении видела обрушение всех своих надежд.

Герцогиня подошла к ней, взяла её руки в свои, и со вздохом сказала:

– Мой дорогой друг, если б даже меня не так непреодолимо увлек вихрь, есть ещё две причины, препятствующие союзу, о котором вы мечтали. Я знаю вашего двоюродного брата лучше вас. Он из таких людей, на которых обхождение оставляет глубокие впечатления. Что наши версальские подлипалы приняли бы как величайшую милость, его гордость бретонца оттолкнула бы; поверьте мне, он никогда не будет мужем женщины, сердце которой билось для другого.

– Но король…

– Король ничего не значит для него, в сравнении с его гордостью. Вторая причина не менее убедительна: я удивляюсь, что вы, с вашей прозорливостью, до сих пор этого не заметили. Не только ваш двоюродный брат перестал меня любить, но он и сам любит другую.

– Вы ошибаетесь… я клянусь… – вскрикнула г-жа Кавой.

Но герцогиня Фонтанж продолжала не без некоторой горечи:

– По насмешливой игре судьбы, которой как вы видите надо верить, он любит Уранию де-Бовё, и он ею любим Мне достаточно было видеть их два раза вместе, чтоб убедиться в этом.

– Какой светлый взгляд!.. Я вспомнила действительно… Вы, может быть, отгадали верно.

– Я уверена в этом.

– Ну, нечего делать, закончила важно г-жа Кавой; вы прозорливее меня, и я очень плохой адвокат!

Герцогиня Фонтанж перебила её и с живостью сказала:

– Да верно! Я оттолкнула ваши переговоры, но я питаю живое участие к этому благородному кавалеру. Я ему дам, без того, чтоб он подозревал, что это через меня, доказательство сегодня вечером, – его назначение в капитаны подано для подписи королю.

– Хорошо!

– Вы же, дорогая Луиза, обратите туда свои заботы, которые вы предлагали мне. Урания д-Бовё состоит под непосредственной зависимостью от маркизы, а везде, где есть влияние этой женщины, – я боюсь!

– Что заставляешь вас так думать?

– Ничего верного; у меня есть предчувствие… это верно вследствие моего нездоровья; с некоторых пор это меня преследует… Мое влечение к удовольствиям часто только потребность, которую я испытываю, чтоб рассеяться и отогнать беспокойные мысли.

– Бедная Мария!.. Уже…

– Но оставимте это… Я слышу под окнами шум моей прекрасной коляски, мои нетерпеливые лошади становятся на дыбы; поедемте покататься по этому замечательному городу, это рассеет наши чёрные мысли, и мы вернем нашу веселость, чтоб сопровождать короля в его прогулке по морю, которая должна увенчать его удовольствия.

Вскоре они катили вдвоем по твердой мостовой улиц, приказав вести себя по тем, которыя вели к монументам и к валу.

Приближаясь к этому повороту ворот города, их пышный и открытый экипаж встретился с «берлином» самой незавидной наружности, который выезжал из города.

Проезд был узок; их кучер, с дерзостью, свойственной их касте, желал перегнать ту карету, отчего последняя получила сильный толчок. Испуганная женщина выглянула в дверцу.

Взгляд её встретился со взглядом катающихся, которые вскрикнули от удивления.

Но путешественница уже живо спряталась в глубь кареты, в которой она сидела одна, и её кучер ловко и быстро проехал ворота города.

– Это она! – сказала герцогиня, следя взором за таинственной каретой. – Обер-гофмейстерина здесь! Я это подозревала.

– Король приказал ей оставаться в Кланьи. Какое намерение заставило её нарушить это приказание? Вы правы, герцогиня; всегда и во всем надо остерегаться этой надменной женщины.

– И злой!.. – прибавила Мария Фонтанж. – Послушайте, – продолжала она в сильном волнении, от которого у неё побледнели губы, – вид этой женщины опасен мне в моем положении… Она принесёт мне несчастье.