Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [53]

– Я вас не мучаю, я вас просвещаю, я вас приготовляю, я вас укрепляю для борьбы, и вы не знаете, до чего простирается моя благосклонность к вам.

Он посмотрел на нее с удивлением.

– Я не только хочу, чтоб вы удовлетворили со мной своё законное отмщение… Я вам берегу утешение и награду.

– В самом деле? Я ничего не понимаю, сударыня.

– Это будет ценой за вашу верность и за вашу твердость в исполнении нашего дела… Посмотрим, не нашли ли вы меня очень снисходительной, когда, входя сюда, я здесь застала девицу де Бовё?

– Сударыня, клянусь вам, что эта молодая девушка вне всякого подозрения…

– О! я этому верю; но это приключение будет не менее важно, если получит огласку. Но, вместо того, чтоб желать наказать эту неосторожную, я ей также докажу мою привязанность.

– Сударыня, сударыня, прошу вас, не будем примешивать имя этой молодой девушки столь кроткой и столь чистой к нашим историям ненависти и мести.

– Это любопытно! Вы храбры как никто на войне, а в свете одно только имя женщины заставляет вас дрожать!.. Однако вы не так просты, чтоб не замечать, что это прекрасная молодая девушка не желает вам зла.

– В самом деле, сударыня, вы меня смущаете.

– Ну что же, не начнете ли вы теперь краснеть?… Она также вам нравится, если судить по тому ужину, который я так не кстати прервала… Я нахожу, что это очень хорошо и очень естественно… Так хорошо и так естественно, что имея, хотя и считаете меня совершенно падшей, мою власть в этом предмете и, кроме того обладая доверием моей милой Урании, я обязуюсь отдать вам её руку в награду за услуги, которых я требую от вас.

– Руку девицы де Бовё… мне!..

– Что же! Разве это вам не улыбается?

– Я этого не говорю!.. Нет!.. потому что если существует на свете женщина, которая могла бы меня утешить и заставить меня забыть, то это она одна…

– В добрый час!.. И скрепим наш договор пожатием рук…

Она протянула руку, он хотел уже вложить свою, когда снаружи послышался, сквозь ночную тишину, шум, по меньшей мере странный в этой уединенной стороне. Это было однообразное пение жалобной песни, петой во все горло.

– Что это значит?.. – вскричала маркиза.

Она подбежала к окну, отворила его, посмотрела, но расположение мест не позволяло ничего видеть далее густых шпалерных деревьев, окружавших парк.

– Нищие, в этой местности, в этот час и производящие подобный шум!.. – пробормотала она.

Она позвонила, чтоб послать Жозефа удостовериться, что там ничего особенного не происходило. Ален стоял молча, наблюдал и размышлял. Он узнал голос, это был человек на костылях в квартале св. Жака. Он понял, что это был знак предупреждения и вспомнил повторенный совет этого странного покровителя.

– Берегитесь дамы с благовонием!

Наверное, этот человек открыл его убежище, узнал о возвращении маркизы и указывал своим способом свой проход под стенами Кланьи, чтоб напомнить кавалеру об осторожности.

Жозеф не замедлил вернуться, объясняя, что это были двое пьяных бродяг, заблудившихся в этой стороне, и которых он вернул на их дорогу, приглашая их замолчать. Действительно, ничего более не было слышно.

– Вернемся к нашим делам, – сказала г-жа де Монтеспан.

Они снова уселись.

– Мы заключили наш договор, – продолжала она: – и вы принадлежите мне до исполнения моих намерений.

– Извините меня, госпожа маркиза, – сказал молодой моряк, лихорадка которого рассеялась при голосе нищего; если я стану вашим союзником, у вас не будет ни более верного, ни более преданного, но я никогда не даю обещания, не узнав точным образом, к чему оно меня обязывает.

– Ба! да разве вы меня не поняли? Я вам говорила о полной безграничной мести. Узнайте же меня, я никогда не останавливаюсь на половине дороги… Когда у меня есть цель, то я её преследую, даже в том случае, если должна буду остановиться перед пагубным концом.

– Ах! замолчите!

– Не слабеете ли вы, сударь!.. Разве вы сейчас не признались, что ваша первая мысль была убить их обоих?

– Да, я это сказал, да, это правда, это неумолимое внушение пришло мне на ум… Но это был первый порыв отчаяния, и если б я тогда мог её оттолкнуть, то я стал бы гадок самому себе, если бы когда-нибудь к ней вернулся!

Лоб маркизы покрылся мрачной тучей, она укусила себе губы до крови.

– Вы – трус!.. – сказала она с негодованием, которого мы не в силах передать.

– Я так не думаю, – отвечал он, устремляя на нее свой энергичный и честный взгляд; – но наш способ отмщения не одинаков. Я не убиваю, я… Я раздавливаю моим презрением и моим величием.

Она иронически пожала плечами.

– Как вам будет угодно… Следуйте по вашему пути; у меня есть свой и предупреждаю вас, все ваше великодушие не отклонит меня и не помешает мне исполнить то, что я решила… даже в том случае, если вы, по вашем выходе отсюда, пойдете донести на меня самому королю.

– Решительно, сударыня, мы не рождены для понимания друг друга… я ни доносчик, ни изменник, ни одного слова из того, что было здесь говорено, не будет мною проронено; но рассчитывайте, что я буду отклонять ваши планы.

– Это божественно, – сказала она с ядовитой улыбкой; – Бедный кавалер!.. Я удаляюсь; верьте, что я сожалею, что расстроила вашу приятную беседу… Дом этот тем не менее остаётся вашим… только я ничего не должна тому, кто ничего для меня не делает… Не надейтесь получить когда либо руку девицы де-Бовё… скорее, чем вам ее оставить…