Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [19]
– Клянусь честью! вы самые наглые бездельники… Я чуть-чуть не доставил себе удовольствие…
– На нас донести?.. О! я ничего подобного не боюсь с вашей стороны, ваше благородие, а так как я начал уже вам высказывать свое доброе намерение, то вот вам ещё совет: вы до сих пор ещё не нашли хозяйку платка?
– Нет.
– Но вы сберегли, конечно, эту безделушку?
– Да, он здесь при мне, под моим платьем.
– Отлично: берегите его получше… с большой заботливостью… мне кажется, что вы не замедлите вскоре узнать, кому он принадлежит. Во всяком случае, не выпускайте его из рук!.. а главное не позволяйте себе увлечься лаской этой особы.
– В этом и состоит весь совет?
– Нет… последнее слово: если вы благоразумны… то поворотите назад и не пытайтесь набрести на следы короля!
– Что же делать, необходимо нужно…
– Берегитесь! слушай!.. – воскликнул безрукий.
Следуя указанному плану, он опустился на колени с своим товарищем, начав друг перед другом жалобно напевать известный гимн Св. Роха и его собаки.
Верховые, которые уже за несколько минут до этого слышны были по лаю гончих собак и дрожанию земли, вдруг выехали из-за деревьев, как настоящий вихрь, наполняя все аллеи; все они имели блестящий, но запыхавшийся вид, точно в головокружении.
Олень, выгнанный в третий раз и всё ещё скрывавшийся, появился с быстротою стрелы у края одной из аллей, в которую стремительно бросились все собаки, охотники, кавалеры, амазонки и экипажи. Поднялся страшный шум от звуков труб и рожков, крики, ропоты, возбуждение, взрывы хохота; настоящий вихрь празднующей и радостной компании.
Весь легион дефилировал, прыгая, галопируя, подобно Фантастической охоте, перед Аленом, неподвижно сидящим на своей лошади, которая от нетерпения становилась на дыбы, но сдерживалась мощной рукой седока.
Он пропустил всех мимо себя, ища в толпе взглядом, полным душевного беспокойства, одно лишь лице, одну лишь особу в этом мире, одну амазонку между этим муравейником.
Что значило для него всё остальное!
По всей вероятности, его никто не приметил, так исполнен был каждый из них восторгом; по крайней мере никто не обратил на него внимания; но и он также не видел того, что так старался увидать.
Никто более уже не проезжал, последние из охотников быстро удалялись, он намеревался присоединиться к ним, в уверенности, что Мария Фонтанж ускользнула от его внимания, среди этих торопящихся куда-то и стремящихся групп.
Он уже взялся за поводья, чтоб пустить свою лошадь вперед, как вдруг внезапный шум остановил его.
Это были также охотники, но менее первых торопящееся, они ехали тихой рысью.
Необъяснимое впечатление, впрочем неудержимое, пронзило его сердце и воспламенило его ревнивый инстинкт.
В то же время, он увидал своего нищего, авантюриста с повязкой на глазу, который самым энергичным образом подавал ему знаки, чтоб он удалился.
Но это было причиной, заставлявшей его остаться.
Деревья были густы, но в настоящее время года они были ещё без листьев, так что сквозь них он не замедлил различить опоздавших.
Предчувствие его не обмануло.
Их было всего двое, кавалер и амазонка, ехавшие верхом на двух лошадях самой тихой и лёгкой рысью.
Хотя он пока мог только различить перья на шляпе одного из них и кончик ленты, придерживающей волосы другой, но тем не менее он их узнал на далеком расстоянии, и страшно побледнел.
Нищий с одного маленького бугорка, на котором он стоял на коленях с своим товарищем, обратился к нему с последним умоляющим движением, означавшим:
– Ради Бога, удалитесь же! Вот где опасность!
Он его увидал, понял его, но остался, как вкопанный в своих стременах, стоя прямо против дороги, по которой неизбежно должна была проехать пара запоздавших всадников.
Они ехали так близко друг подле друга, что ежеминутно касались коленами, и кавалер, разговаривая тихо, совершенно наклонялся к амазонке, чтоб она могла его слышать.
Он был оживлен, весел; она улыбалась, совершенно краснея от счастья.
Так, углубленные своим свиданием, они выехали на перекресток, не подозревая встретить этого запоздавшего всадника, стоящего на углу одной из. дорог, будто часовой на своем посту.
Амазонка заметила его первая, и тогда уже, когда не было никакой возможности изменить направления. Среди своего изумления и своего внезапного страха, она испуганно вскрикнула и едва не упала со своего седла.
– Что такое? – живо спросил её именитый кавалер, прерванный посреди самого интересного разговора. – Что с вами, моя красавица?
Но, следуя по направлению её взгляда и видя его устремленным на этого бледного, неподвижного всадника, мимо которого они проезжали в настоящую минуту, он нахмурил брови, обратил на молодого человека более чем строгий взор и произнес таким образом, чтобы он мог его услыхать:
– Невежа!
Этого же самого взгляда и менее жесткого слова, вышедшего из этих же самых уст, было достаточно, несколькими годами позднее, чтоб окончательно убить Расина.
Ален Кётлогон, бретонец-моряк, не имел натуры поэта, но тем не менее удар был также чувствителен. Однако любовь этого храброго и честного молодого человека получила более сильную рану, чем его законная гордость от этой немилости.
