Четыре дня с Ильей Муромцем - [18]

— Илья! — крикнул с берега Ратибор. — Будешь в Муроме, пошли грамотку в Новеград, Вышате. Да Шибаю в Чернигов дай знать. Пускай, как санный путь установится, прощаться приедут. По весне помирать буду.

— Пошлю! — обернулся к нему Илья Иванович.

— И сам приезжай.

— Приеду!

Вода покрыла уже спину Чубарого, и я, почувствовав, что он уже не идет по дну, а плывет, соскользнул в воду и поплыл рядом с ним, придерживаясь рукой за его густую, длинную гриву. На минуту я вообразил себя языческим воином. Мы плыли в разведку на вражеский берег. И все вокруг — лес, небо, река — все было моей прекрасной и дикой страной. Прохладные, чистые струи обтекали мое плечо. Чубарый, вытянув шею и прижав уши, во всю работал ногами, и его большое, сильное тело лоснилось в воде.

Плыть, ни о чем не думая, было очень приятно. И я снова почувствовал себя сильным и умным. Во всяком случае, много умнее этих людей десятого века. Ведь за мной был огромный опыт всего человечества, сумма всех знаний. Ну не смешно разве, что старик Ратибор, явно считавший меня немного свихнувшимся, пытался вместе с тем поучать человека, в тысячу раз образованнее его? Этот тривиальный пример с кошкой! И еще просьба оберегать самого Илью Муромца. Смех!

Лодка причалила к берегу раньше нас с Чубарым. Когда мы выбрались из воды на пологий песчаный берег, Илья Муромец с необычной поспешностью надевал на себя кольчугу. Перевозчик, похоже мой сверстник, помогал ему застегивать пряжки.

— Чего стоишь? — сердито крикнул мне Муромец. — Седлай Чубарого скорей!

Неприятно задетый повелительными нотками в голосе Ильи Муромца, я стал натягивать на мокрое тело свои узкие брюки.

— Потом оденешься! — недовольно сказал Илья Иванович, прилаживая на себя снаряжение. — Коня седлай. Быстро!

Я поднял седло, вскинул его на мокрую спину Чубарого и начал соображать, куда какие ремни просовывать и какие пряжки затягивать.

— Эх ты, неумеха! — отодвинул меня плечом перевозчик и, скинув с коня седло, принялся прежде всего насухо вытирать спину лошади. Мне очень хотелось тоже толкнуть плечом этого типа, но я сдержался. Ведь тогда мне пришлось бы седлать коня самому, а я не умел этого делать. Потому молча стоял рядом и внимательно следил за тем, как парень, вытерев спину Чубарого, положил на нее какой-то коврик из мягкой материи, расправил складки и только после этого водрузил седло. Причем сначала он отряхнул войлочные подушечки с внутренней стороны седла. Я понял, что все это делается для того, чтобы не натереть кожу коня каким-нибудь случайно приставшим сором.

Парень меж тем быстро застегнул под брюхом Чубарого широкий ремень со многими застежками, надел на него узду и повел к уже вооруженному Муромцу. На этот раз Илья Иванович не пригласил меня сесть позади него на круп лошади, а, едва снарядившись, пустился тяжелым галопом вскачь по узкой песчаной дорожке к видневшейся за лугами, у леса, деревне.

Мы с перевозчиком пустились бежать за ним.

— Что случилось? — спросил я его, стараясь дышать равномерно, по всем правилам бега на средние дистанции.

— Волчата полюдье правит! — ответил он мне на бегу.

Какие волчата? Что за полюдье? И почему его правят? Я ничего не понял, но не стал больше спрашивать. Илья Иванович разберется. Мне интересно было другое: кто из нас лучше бегает — парень из прошлого или парень из будущего? До деревни было около километра. Есть где попробовать силы! У меня третий разряд по бегу, надо не подкачать! И я сразу прибавил темп. Парень тоже наддал. Чтобы сбить ему дыхание, я сделал рывок, потом снова вернулся к прежнему темпу, а затем вновь повторил ускорение. Парень с удивлением посмотрел на меня: «Чего это ты?»

Перед самой деревней я мог бы еще прибавить и обойти соперника на финише, но вдруг понял, что он вовсе и не состязался со мной. Для него бег был не спортом, а средством передвижения. Он бежал просто для того, чтобы скорее оказаться в деревне. В наше время любой мальчишка вскочил бы на мотоцикл или велосипед, а здесь приходилось обходиться своими двоими. Так что мои спурты с целью сбить дыхание сопернику выглядели ужасно глупо.

Как бы то ни было, но в деревню мы успели как раз вовремя. Здесь была суматоха. Встревоженно лаяли собаки, испуганно кудахтали куры, взлетев на плетни и заборы, из бревенчатых жилищ с крохотными оконцами выглядывали старики и старухи. А все взрослое население и, разумеется, ребятишки собрались в центре деревни, на площади. Здесь, среди десятка вооруженных всадников, несокрушимой скалой высился Илья Муромец на Чубаром.

— Раздавай все назад! — гремел он, подняв над головой шишкастую булаву. Глаза его сверкали, борода встопорщилась. Один против десятерых! Конечно, в былинах я читал, что он и тысячи воинов рядами укладывал. Но то в былинах с их гиперболами. А здесь вокруг него стояли десять вполне реальных конных воинов весьма зверского вида, с мечами и копьями. Но им, похоже, и в голову не приходило напасть на Илью Муромца. Ай да Илья Иванович! Сознаюсь — в этот момент я его еще больше зауважал. Легко себе представить, каким он мог быть в настоящем бою!

Перед Ильей Ивановичем стоял, спешившись, с непокрытой головой, человек в красном плаще и посеребренным шлемом в руке.