Четвертый крик - [12]

«Преданность консервативному иудаизму внушила ему ненависть к первым христианам… В молодые годы он участвовал в убийстве диакона Стефана, забитого камнями, в арестах христиан в Иерусалиме. Намереваясь начать широкое преследование христиан, он направляется в Дамаск. Однако на пути… он испытал чудесное явление света с неба, от которого пал на землю и потерял зрение; голос укорил его („Савл, Савл! Что ты гонишь меня?“) и велел слушаться тех, кто скажет ему в Дамаске, что делать. „Видение в Дамаске“ стало поворотным событием в жизни Павла. Исцелившись от слепоты по молитве христианина Анании (по другим источникам, Ханания — Л. Л.), Павел принимает крещение и начинает проповедь христианства…».

В Деяниях Апостолов есть отрывок (9, 1–2), в котором говорится, что конкретно собирался он делать в Дамаске с последователями Иисуса: «любого, и мужчин, и женщин, последующих этому учению, связав, привести в Иерусалим», — причем разрешение на это он предварительно «выпросил» у первосвященника (у иудейского, разумеется, — иных тогда еще не было).

Как ни привыкаешь к особому дару религиозных корифеев творить и испытывать на себе чудеса, такой резкий переход из состояния воинствующего гонителя сектантов в столь же воинствующего их глашатая от одного только голоса усопшего Иисуса, причем явно, надо полагать, ненавистного ему, кажется сверхчудом — чудом чудес. Даймонт подозревает в нем «очередную галлюцинацию». Мне же, грешному, и это объяснение не кажется убедительным, ибо для галлюцинации и немедленного, вслед за ней, разворота все здесь как-то до чертиков прямолинейно, все как-то на одной семантической оси: был «против» — услышал устыдивший его голос врага — стал «за».

Тайну этого превращения можно было бы оставить неразгаданной, поскольку дело не в ней, а в том, что за ней последовало. Но все мы не дети, и прекрасно понимаем, как такие «чудеса» обычно происходят в жизни. Думается мне, что этот мифологизированный отрезок биографии Павла чрезмерно ужат во времени, благо миф как художественная структура это позволяет. На самом деле, все происходило несравнимо медленнее и будничнее.

Годы катят, а человек, жаждущий славы и успеха, несмотря на петушинность нрава, прозябает в совершенной безвестности. Не порядок. Надо рвануть крылом как-то по-иному. Чего-нибудь скандального тоже не мешает, совсем наоборот — скандальное-то и может помочь. Короче, что-то в этом роде с ним явно происходило. Если нет, то остается предположить, что учение гонимых от частого и близкого контакта с ними, по правде, полонило эту буйную революционную головушку. Ведь если температурный накал души родственен (адекватен, тождественен), то различие в содержании не столь уж и существенно. Сговориться можно. Примеров таких скандальных альянсов с недавними врагами немало. У нас на Руси, к примеру, истовые ленинцы, успешно гнавшие националистов и религиозников на Соловки, сами стали ныне и православными, и националистами.

Ах, ах, эти вездесущие ветры перемен!

В случае с Павлом полагаю, однако, что дело было не в ветрах, а, главным образом, во всепожирающем тщеславии. По каким-то причинам в официальные еврейские верхи нам пролезть не удалось, вождем стать не подфартило. Вот и решили мы испробовать удачи на ниве, размером поменьше. «Несмотря на свою встречу с Иисусом (ясно, что телепатическую — Л. Л.), исцеление от слепоты и обращение, Павел еще в течение четырнадцати лет, — пишет Даймонт, — прозябал в безвестности… Он дважды обращался к апостольской церкви в Иерусалиме с просьбой возвести его в ранг апостола. Дважды ему было в этой чести отказано».

Не забудем, что «апостольская церковь в Иерусалиме» в это время еще сплошь еврейская. Дважды оскорбленный отказом на высший чин, он затевает ожесточенный спор с Иаковом, братом Иисуса, добиваясь согласия на отмену для язычников предварительного обращения в иудаизм. Но и здесь терпит поражение. И тогда уж, вконец оскорбленный, униженный и отчаявшийся решается один идти ва-банк. Долой евреев! Сделаем ставку на языческие народы исключительно!

«Поскольку евреи в массе своей, — пишет Даймонт, — не приняли христианство, Павел обратил взор к язычникам. Чтобы облегчить им вступление в новую секту, он отбросил еврейские законы о разрешенной и запрещенной пище, а также обряд обрезания (надо сказать, что отмена обрезания шла в угоду и римским властям, которые в целях наказания евреев за их непокорность то и дело его запрещали — Л. Л.). Наконец, он решил поставить Христа на место Торы. Это было самым главным его нововведением. Оно привело к окончательному и непоправимому разрыву между религиями Отца и Сына. Тогда, как и сейчас, евреи верили, что человек может познать Бога только через Его Слово, каким оно явлено в Торе. Доктрина Павла гласила, напротив, что человек может познать Бога только через Христа. Противоположность между еврейством и христианством стала абсолютной».

Как видим, все обосновано вполне жизненно. Во имя достижения столь головокружительного успеха ничего уже не стоило сочинить мифы о вине евреев за казнь Иисуса, о Его чудесном воскресении, назвать его Мессией, или теперь уже, по-настоящему, Христом, а все движение — христианством. Позднее появится миф о том, что отец Иисуса вовсе не еврей, а римский легионер, хотя непонятно зачем это нужно было, если зачатие все равно было от ангела, т. е. непорочным. Не нужно было, но все же подальше от евреев. Ну и, конечно, самый главный миф, ставший краеугольным камнем христианства, — это знаменитое триединство Бога, Сына и Святого Духа в их нераздельности и неслиянности в одном лице — в личности Иисуса Христа. Какой диалектический пассаж!