Четвертый хранитель - [76]

Отец Мефодий отслужил заупокойную службу и с крестом впереди медленно двинулся в сторону Медведевки. За ним тащилась телега с гробом, а за телегой, сняв шапки Гридя, Клим, Епифаний и Яков.

— Идите, идите, мы вас догоним, — негромко сказал Медведев.

Как только процессия скрылась за поворотом, Василий и Анница осмотрели старый гроб.

Его днище было толщиной в две доски.

Медведев поддел верхнюю доску и приподнял ее.

В досках были выдолблены шестнадцать круглых ложбинок.

В каждой из них лежал сплющенный кожаный мешок.

Медведев с трудом развязал слипшиеся шнурки одного из них и с усилием растянул кожу.

Мешок был полон ярко вспыхнувшими на солнечном свету разноцветными камешками.

Антип ничего не знал. Филимон в буквальном смысле унес сокровище вместе с собой в могилу. Он написал об этом записку Антипу, но Антип не нашел ее, потому что повар не передал ему последних слов отца.

Несметное сокровище лежало стиснутое в кожаных мешках в ячейках почерневших досок старого гроба.

— Это оно — шепотом сказала Анница. Мы нашли его!

Они быстро перегрузили мешки с камнями в седельные сумки лошадей. Медведев аккуратно приладил на место оторванную доску днища гроба.

Верхом на лошадях они быстро догнали телегу.

— Клим, — негромко попросил Медведев, — когда доберетесь домой, пошли кого-нибудь закопать могилу и привести все там в порядок. А мы встретим Вас на кладбище в Медведевке.

Они помчались вперед.

Опередив траурное шествие с телом Филимона Русинова на добрых полтора часа, Василий и Анница спустились в подземный переход и укрыли сокровище в том же тайнике, где лежала шкатулка с бумагами Ионы.

Они успели переодеться и встретили траурную церемонию с телом Филимона на своем кладбище.

Мефодий провел, как положено, заупокойную службу и напротив могилы Алексея Бартенева появилась могила Филимона Русинова.

Так бывший стольник великой московской княгини обрел свой вечный покой на тихом лесном кладбище в маленьком имении вдали от людей, как ему всегда и хотелось.

Теперь Василий был спокоен.

Он выполнил волю покойного старца Ионы.

Он отыскал сокровище, укрыл его и отныне будет его хранить.

Он стал Четвертым Хранителем.

Глава седьмая ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО

Лив Генрих Второй, лениво перебирая струны своей лютни, смотрел на огромные красно-желтые листья, медленно падающие с деревьев, окружающих большой дом из свежеотесанных бревен, обнесенный новеньким прочным частоколом с мощными воротами, снабженными прочным засовом.

Снаружи дом был уже закончен, но внутри еще кипели вовсю отделочные работы, а невдалеке в двух маленьких комнатушках, чудом сохранившихся на противоположных концах развалин старого дома, сожженного татарами хана Ахмата, до сих пор еще ютились, ожидая завершения строительных работ над новым домом, сам хозяин — Филипп Бартенев и недавно окрещенная Дарья-Чулпан.

Генриху хотелось сочинить песнь о новом доме, построенном невдалеке от старого — в этом был какой-то символ, что-то образное, но слова не шли на ум, и только печальная ностальгическая мелодия звучала под тихий перезвон струн старой лютни.

Ну, хорошо, что Филипп хоть стал приходить в себя потихоньку… Страшно вспомнить первое время после возвращения из похода на Сарай-Берке… Подумать только, целых два года — в жару и дождь, в мороз и слякоть просидел он босиком — или молясь, или тупо глядя в одну точку, оплакивая страшную смерть своей жены, а еще, наверное, какие-то свои грехи, потому что часто в молитвах своих бормотал что-то о загубленных им жизнях…И только когда, слава Богу, появилась, откуда ни возьмись, эта маленькая татарочка, он как будто чуть ожил… Но понадобилось еще два года, и только сейчас он стал отдаленно напоминать прежнего Филиппа, самого сильного воина во всем войске, хотя нет в нем нынче той удали, лихости, веселости, которая всех раньше так восхищала. И вот, что еще интересно, как-то он одевался, собираясь к Медведеву ехать, а я тогда возьми и подай ему саблю, ну что б он к поясу прицепил, а он так это отвел мою руку, да и сказал: «Дарю тебе на память. Мне она больше не понадобится». И точно, с тех пор не видел, чтобы оружие в руки взял. Хорошая сабля, конечно. На торгу в Изборске кучу денег за нее дали бы, а тут кому продашь, а мне она зачем? Только зря ржавеет без дела…. Вот говорил Филипп, скоро поедем на торг в Опаков, может там кому сплавить. Хотя неудобно. Филипп увидит, обидится, что я его подарок продать хочу. А чего обижаться? Если б не я, ему бы не то, что дом строить — овса своим коням купить было бы не за что. Господи, боже мой! Я такого в жизни никогда раньше не видел, больше не увижу и никогда не забуду! Привез это он из похода на татарскую столицу целый мешок драгоценных камней, ну, должно быть, как я его научил после Ливонии, выменял где-то всю свою воинскую добычу и жалование на эти камешки. Какое это было зрелище! Стоит огромный разъяренный великан, рвет на себе одежду, слезы градом, орет как раненый медведь, так что деревья трясутся: «Настенька, Настенька!! Как же я без тебя? Господи, помилуй и прости меня за грехи мои страшные, горе мне неутолимое! Не хочу жить без тебя!» И, тут натыкается на мешок с камнями. «Это все из-за них, из-за них проклятых! Но я ведь для тебя для наших деток хотел! А теперь мне ничего не надобно без тебя!» И, начинает разбрасывать вокруг все эти камешки, будто мужик пшеницу на поле — тут всюду снег по колено, а он еще кидает кругами, так что на десять саженей разлетаются, ну, я к нему кинулся успокаивать — куда там! Едва к ночи угомонился, а потом как замолчал, так два года слова не произнес — мы уж думали совсем умом тронулся… Страшно вспомнить, как я на следующее утро на локтях и коленках по снегу ползал — все хотел камешков этих хоть немного для него же обратно насобирать, а то ведь, думаю, как жить-то будем, если хозяин совсем занеможет. Куда там! Меньше десятка тогда отыскал — и то богатство огромное!..Однако, весной, когда снег сошел, тут уж я все облазил вокруг того места, где он стоял тогда… Ну, еще десятка два удалось отыскать, а было их всего несколько сот, верно, — да только унесли их ручейки вешние, когда снег стал подтаивать, так что ничего удивительного, когда ни с того, ни с сего ребятишки наши или из Синего Лога, купаясь летом в Угре, находят вдруг в прибрежном песке сверкающие камешки… А если б не собрал я их тогда, что было бы? А так — вот дом отстроили, имение восстановили, дань не плаченую три года в казну внесли. А я честно поступил. Все камушки, что собрал бабке его отдал, Анне Борисовне. Все до единого! А этот единый зашил себе в нижнюю сорочку, на черный день, мало что в жизни бывает… Ну, слава богу, кажись все потихоньку налаживается. Вот закончим, наконец, дом и на торг поедем…