Четвертый хранитель - [21]

— Здравствуй, Макс! — бросилась она на шею, мнимому брату, закружив его. — Как я соскучилась! — и шепнула на ухо: — И как мне осточертел этот монастырь! Слава Богу — остался последний год! Здоров ли батюшка?

— Видите себя благоразумно, сударыня, — ласково сказал ей Макс, снимая со своей шеи. — Вы же не какая-нибудь девушка, выросшая в глухом лесу — вы хоть и юная, но уже великосветская дама.

— Б-р-р-р-р! — с ненавистью, шутливо зарычала Варежка. — Надоело! Не хочу быть дамой, хочу в лес!

— Я слышал, что некоторые монастырские стены имеют длинные уши, — сказал Макс. — Нам отпущено всего пять минут, давай проведем их в саду, любезная сестрица.

Когда они остались наедине под старинным дубом в монастырском дворике, Макс сказал:

— Батюшка велел передать, что очень соскучился по тебе, поздравляет с пятнадцатилетием и передает вот этот подарок, — он протянул Варежке футляр из сандалового дерева и, открыв его, она увидела изящное, украшенное дорогими камнями ожерелье.

— Это к твоему бальному платью, фасон которого, как ты помнишь, мы с батюшкой и предложили тебе. Как его сшили?

— Замечательно! — восхищенно воскликнула Варежка. — Я выгляжу в нем, как настоящая принцесса!

— Превосходно! Значит, батюшкин подарок сделает тебя еще больше похожей на нее. А это, — он незаметно достал из-за пазухи, завернутую в бархат длинную узкую вещицу и, оглянувшись по сторонам, передал Варежке, — мой подарок. Носи всегда с собой, чтобы в твое отсутствие его не нашли.

Варежка откинула бархат и увидела изящный тонкий и длинный испанский кинжал, с богато украшенной золотом и камнями рукоятью.

— Ой, спасибо, — расцеловала его Варежка, тщательно пряча кинжал в рукаве. — Я так соскучилась по оружию. Боюсь, я совершенно разучилась владеть саблей и стрелять из лука.

— Будем надеяться, что эти искусства, как и мой скромный подарок, никогда тебе больше не понадобятся.

— Панна Барбара! — Раздался с крыльца голос воспитательницы.

— Как уже? Ах, как скоро! Пока, Макс, я должна уходить. Ты как всегда привез очередную плату за мое содержание?

— Да… — Макс несколько замялся. — Варежка, на этот раз я по приказу Антипа, внес оплату за полгода вперед, потому что не знаю, когда мне удастся следующий раз навестить тебя.

— Что-нибудь случилось?! — обеспокоено спросила Варежка.

— Нет, нет. Напротив, все очень хорошо, но твой батюшка принял решение сменить место нашего обитания. А вот куда именно мы отправимся, Антип никому не говорит, даже мне. Он лишь просил тебе передать, что как только мы выберем новое постоянное место, я приеду к тебе, чтобы сообщить об этом. Мы полагаем, что поскольку тебе еще год учиться здесь, — ты находишься в полной безопасности.

— Да, конечно, — покивала Варежка и улыбнулась. — А теперь с твоим подарком, я вообще ничего не боюсь.

— Панна Барбара! — настойчиво звал голос.

— Иду, — крикнула Варежка, поцеловала Макса в щеку, шепнула: — Передай это батюшке! — И побежала в сторону монастырского крыльца.

Макс фон Карлофф, принц Богемский, улыбаясь, посмотрел ей вслед, вздохнул, встал и решительно направился к воротам.

… За последние два года князь Андрей Святополк-Мирский проезжал мимо монастыря святой Терезы несчетное количество раз и в отличие от прошлых лет, далеко не всегда с целью посещения загородного дворца маршалка дворного гетмана Ивана Ходкевича.

Король, незадолго до своего отъезда, вернул князя Андрея обратно, на службу гетману, наградив и выразив благодарность за помощь в разоблачении заговора князей Бельского, Ольшанского и Олельковича. Но даже тогда, когда Андрей служил еще у короля, и надобности ездить к маршалку дворному не было никакой, князь Андрей, все равно приезжал к монастырю ради нескольких минут свидания с юной пансионеркой.

Дело в том, что в строгом монастырском расписании был краткий промежуток между молитвой и ужином, когда девушки не находились под бдительным наблюдением своих монахинь-воспитательниц. В течение двух лет, Варежка каждый день ловко ускользала во двор и, скрывшись в глухих зарослях плюща, бежала к небольшой калитке в заборе заднего двора монастыря.

Монастырь окружали высокие и толстые стены из красного кирпича, и кроме въездных ворот из стальной решетки, не существовало места, откуда бы проезжающий всадник мог разглядеть внутренность монастырского дворика. Ворота эти, однако, были видны из всех окон монастырской пристройки, и, стало быть, не оставалось никакой возможности незаметно переговорить с кем-то, находящимся по другую их сторону. Но в тыльной стене ограды, густо заросшей кустарником и плющом с огромными листьями, любопытная Варежка, привыкшая к передвижению в самых глухих лесных зарослях, еще в первый год своего пребывания, обнаружила давно всеми забытую наглухо запертую калитку, в которой, однако, на высоте человеческой головы находилась зарешеченное окошко. А позже после одного из первых коротких свиданий с князем Андреем, три года назад, Варежка показала князю эту калитку и теперь каждый день регулярно бегала к ней. Чаще всего, со вздохом разочарования, она через четверть часа, возвращалась обратно, но иногда — и это были самые счастливые минуты ее жизни, — по ту сторону решетчатого окошка ее ждали.