Четвертый эшелон - [48]

— План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?

— В «Таганке». В отдельной камере. Вызвать его? — оживился Серебровский.

— Не надо, я с ним прямо там поговорю.

Данилов и Алтунин

Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища.

Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры.

Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения.

Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:

— Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.

— Гора с горой...

— Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму...

— Ну зачем же так мрачно, — Данилов расстегнул планшет, достал бумаги, — мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.

— Чем же? — Алтунин печально посмотрел на него.

— Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали?

— То, что Слава, помню, а отчество забыл.

— Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так?

— Так.

— Ошибаетесь.

— Я был пьян и писал со слов «дружков», — с горечью ответил Алтунин.

— Вот копия сводки Львовского НКВД за 1-2 июня 1941 года. В эти два дня не было зафиксировано ни одного убийства. А теперь прочитайте показания подполковника Мирошникова. Прошу.

Алтунин взял бумаги и начал медленно, словно по складам, читать. Потом поднял на Данилова остановившиеся, полные тоски глаза.

— Значит?..

— Именно. Скрыпнику, кстати, его настоящая фамилия Крук, необходим был пилот, который помог бы ему бежать за границу...

— Значит, Зося...

— Да, все так. Они сначала споили вас, а потом, подавив волю, запугав долгами, сделали из вас, Вадим Гаврилович, преступника. Мы сняли с вашей совести самое тяжкое обвинение — убийство товарища. Но остались еще ограбление магазина, дезертирство, соучастие в грязных спекуляциях Судинского, незаконное ношение орденов и оружия.

— Я готов, — спокойно ответил Алтунин и твердо посмотрел в глаза Данилову, — я не знаю, как благодарить вас. Убийство Мирошникова камнем лежало на моей совести...

— Нет, Алтунин, вас мучает другое, — перебил его Данилов, — вы слишком поздно поняли, куда завел вас ваш эгоизм и себялюбие. Вы жили по принципу: лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником. Это мучило вас. Потому что в основе своей вы человек храбрый и честный. Ослабив волю, вы поплыли по течению бездумно, как коряга, сброшенная трактором в реку, не задумываясь, куда прибьет вас вода.

— Зачем вы мне это говорите? — Алтунин взял папиросу, жадно затянулся. — Неужели так приятно топтать лежачего?

— Топтать? Нет. Я хочу, чтобы вы на время абстрагировались от прошлого. Представили себя вновь капитаном Алтуниным, а не зеком из камеры 287.

— Зачем? — Алтунин полоснул по нему глазами, словно очередью из автомата.

— У вас есть шанс. Но для этого вы должны помочь нам.

— Давайте, Иван Александрович, расставим точки над i. Если бы вы не дали мне этого эфемерного шанса, я все равно бы помог вам.

— Вот и прекрасно, — Данилов поймал себя на чувстве радости. Неужели он доволен ответом Алтунина? «Нет, — подумал он, — меня устраивает другое. Алтунин согласился, а это единственный шанс, который поможет ему вновь стать человеком».

Данилов, Королев, Серебровский, Алтунин

Он вошел в кабинет совершенно спокойно, будто не на беседу, от которой во многом зависела его судьба, а в гости пришел он сюда. На нем опять был китель с золотыми погонами, на груди рубиново переливались ордена.

Не доходя шагов десяти до стола, Алтунин по-уставному приставил ногу и вытянулся:

— Здравия желаю, гражданин генерал.

— Ну зачем же так официально, — Королев с нескрываемым любопытством рассматривал его, — давайте проще. Меня зовут Виктор Кузьмич, с Иваном Александровичем вы знакомы, с Сергеем Леонидовичем тоже. Так что присаживайтесь, Вадим Гаврилович.

— Если полицмейстер говорит «садись», то как-то неудобно стоять. — Алтунин сел.