Четвертая мировая война - [2]

Другая их замечательная черта — это привычка молчать. После неумеренной разговорчивости некоторых латиноамериканских «левых», склонных вести круглосуточные дебаты о Че Геваре и неделями рассказывать о собственных подвигах в борьбе с той или иной диктатурой (в зависимости от страны), после чего единственное, что остается непонятным, это почему диктатуры длились так долго, сопровождавшие нас все восемь часов пути через сельву обменялись с нами всего несколькими фразами, односложно отвечая на вопросы или говоря ровно столько, сколько следует.

Поездка в Ла-Реалидад закончилась рядом странных встреч и подтверждением наших предположений о том, что сапатистский проект — это всерьез и надолго. Маркосу была передана его первая книга на русском, а на военной заставе, которая делит дорогу в Реальность на две одинаковых части, остались ксерокопии наших паспортов и наши фотографии для какого-нибудь бесполезного досье. Все это происходило во время официального молчания сапатистов, когда больше полутора лет от САНО не было никаких заявлений и, как обычно бывает в подобных случаях, интернет полнился сплетнями о болезни Маркоса, его бегстве из страны, расколе в индейских общинах и прочими «проверенными новостями». В результате поездки мы убедились, что все это — не более чем слухи и что просто сапатисты в очередной раз готовят миру очередной сюрприз. Так и получилось.

Но наверное главная особенность сапатистов все-таки в другом. В полном отсутствии в них претензий на какую-либо особенность. В их человеческой нормальности и обычности. В том, что никто из них не чувствует себя героем.

Отношение к Маркосу следующее: в сапатистских общинах, он пользуется безусловным уважением, которое может быть точнее было бы определить словом «любовь»; старшие по возрасту относятся к нему скорее, как к сыну, чем к командиру армии. Кстати, никто из его знакомых не называет его Маркосом, все говорят ему «Суп» — производное от «субкоманданте». И, естественно, знаменитые черные маски-«пасамонтаньяс» — это аллегорический атрибут используемый только для общения с «внешним миром».

Часто думают, что все индейцы Чьяпаса — сапатисты. Это не так. Всего около 10–15 % индейских общин штата являются сапатистскими. Поэтому нет в Чьяпасе, как когда-то во время гражданских войн в Никарагуа и Сальвадоре, партизанских «освобожденных территорий». Партизан не видно. Они в горах. Есть гражданские сапатистские общины, выживающие, существующие и развивающиеся, несмотря на постоянное стремление правительства покончить с ними.

Последние годы были периодом целенаправленной дезинформации и клеветы в адрес сапатистов. При отсутствии новостей в средствах массовой информации, большинство из владельцев которых далеки от симпатий к сапатистам, ходят слухи о том, что «сапатисты сложили оружие и Маркос распустил свою армию» (как будто эта армия — собственность Маркоса и у него есть подобные полномочия). Говорят много всего разного, причем даже в самой Мексике. Поэтому…

Попробую по-порядку:

2. Краткий курс истории Чьяпаса от времен Бартоломе де Лас Касаса до договора Нафта

Как известно, «открытие Америки» в 1492 году было началом конца великих американских цивилизаций, в науке и культуре нередко превосходивших своих «открывателей» и уступавших им прежде всего в военных технологиях (любые совпадения с военно-политической ситуацией начала ХХI века, разумеется, случайны). Известно также, что для испанских конкистадоров, мечом и крестом проводивших антитеррористическую кампанию тех времен, индейцы были опасной разновидностью диких животных, и те из них, что не поддавались приручению, уничтожались. Дикари — создатели точнейших для своего времени календарей и звездных карт, архитекторы великих городов и хирурги, проводившие операции на мозге, не смогли противостоять огнестрельному оружию и эпидемиям — первым благам европейской цивилизации, завезенным на континент. Уничтожение индейцев считалось делом чуть ли не богоугодным, ибо церковь считала, что у индейцев «нет души».

Одним из первых испанцев, выступивших в их защиту, стал миссионер-доминиканец Бартоломе де Лас Касас, который, сделавшись епископом города Сьюдад-Реаль, впервые добился освобождения индейцев в подвластном ему округе. Александр Мень писал о Лас Касасе и его предшественнике священнике Антонио де Монтесиносе следующее: «30 ноября 1511 года колонисты Санто-Доминго… собрались в своей церкви. Воскресное богослужение должны были совершать приехавшие из Саламанки монахи-доминиканцы. Присутствовали и сам адмирал Диего, сын Колумба, и вся местная знать. На кафедру поднимается человек в поношенной черно-белой рясе. Это отец Антонио де Монтесинос. Темой проповеди он берет слова наставника покаяния — Иоанна Крестителя: «Я — глас вопиющего в пустыне»… Незаметно проповедь превращается в гневную обвинительную речь. «Ответьте, — гремит монах, глядя на испанцев, — по какому праву, по какому закону ввергли вы сих индейцев в столь жестокое и чудовищное рабство? На каком основании вели вы столь неправедные войны против миролюбивых и кротких людей, которые жили у себя дома и которых вы умертвляли и истребляли в неимоверном количестве с неслыханной свирепостью?!»… Сцену эту детально и живо описал сам Лас Касас, бывший ее свидетелем. Скорее всего, именно в тот день в его сознании шевельнулся вопрос: законна ли сама по себе Конкиста?.. Пройдут годы, и взгляды отца Бартоломе станут куда более радикальными. Он уже не будет довольствоваться облегчением участи индейцев и улучшением миссионерской работы. Он объявит военное сопротивление Конкисте справедливым делом, поскольку захваты индейских земель были насильственной узурпацией. «Уроженцы всех земель в Индиях, — напишет он, — куда мы вступили, имеют право вести против нас самую справедливую войну и смести нас с лица земли. Это право они будут иметь до Судного дня»…»