Четверть века назад. Часть 2 - [35]

Все это лилось безъ остановки, сопровождаемое слезами, возгласами, драматическою икотой, сморканіемъ, утираніемъ глазъ и стукомъ вѣера по косточкѣ корсета, обнимавшаго дебелыя красы княгини… Лина закрыла ладонью глаза, — эти упреки, эти грубыя разоблаченія рѣзали ее по самому нѣжному, самому чувствительному мѣсту ея нравственнаго существа. Грязью закидывала циническая рука тотъ идеальный, изящный и скорбящій образъ отца который она такъ любовно, такъ свято хранила въ сердцѣ своемъ, — и рука эта была ея матери… Это ей было невыносимо больно!..

А та продолжала стонать и причитывать:

— Я ему все простила, il s'est repenti, pauvre Michel, que le bon Dieu ait son âme!.. Умирая онъ просилъ у меня прощенія comme un vrai pénitent… И при этомъ вы забыли, вы, sa fille bienaimée, — потому что онъ, не знаю почему, il n'а jamais aimé Basile, забыли что онъ говорилъ вамъ какъ вы не должны огорчать меня и… и… и должны ста-араться expier ses torts en-vers… envers… moi? договорила чувствительная вдова сквозь новое, истерическое рыданіе. Очень ужъ сильно завела она машину…

Лина невольнымъ движеніемъ поднялась съ мѣста:

— Богъ видитъ, со внезапною восторженностью выраженія во всемъ ея обликѣ проговорила, она, — что не прошло дня съ тѣхъ поръ какъ его не стало чтобъ я не вспоминала этихъ словъ его и не старалась сообразовать съ ними мои поступки! Я прошу сказать васъ, maman, подавала ли я вамъ когда-нибудь поводъ къ огорченію?

— Parceque je ne vous ai jamais rien demandé, оставляла васъ до сихъ поръ дѣлать что вы хотѣли, заголосила Аглая Константиновна;- а теперь, quand il s'agit de vôtre bonheur, вы позволяете себѣ отвергать того котораго выбрала ваша мать, vôtre mère qui vous а mis au monde (фраза эта была особенно любима княгиней)… и даже вчера не танцовали съ нимъ мазурку (вдругъ вспомнила она), когда вы были къ этому обязаны уже изъ одной учтивости, comme fille de la maison…. Это вы называете исполнять волю de ce pauvre Michel, и не огорчать меня?

— Maman, сказала княжна, почти строго глядя ей въ глаза, — я не ребенокъ болѣе, я понимаю что могъ требовать мой отецъ, и чего онъ никогда не потребовалъ бы отъ меня. Онъ вѣровалъ какъ и я…. Онъ не потребовалъ бы отъ меня грѣха. ю… Если — голосъ ея задрожалъ — вы не захотите согласиться на выборъ моего сердца, въ которомъ единственно я могу найти счастіе, какъ я его понимаю, я склоню голову и покорюсь, и вы никогда не услышите отъ меня упрека, не увидите слезъ моихъ…. Но я, maman, я поступила бы противъ Христа и совѣсти еслибы рѣшилась обмануть человѣка, выходя за него замужъ безъ любви…. и даже съ отвращеніемъ…

Раскаталовская натура Аглаи — она почувствовала себя вдругъ глубоко оскорбленною словами дочери — вылилась тутъ же на полный просторъ:

— И склоняйтесь, и покоряйтесь, и плачьте, и убивайтесь, потому что я умру, а не соглашусь чтобы вы выходили за этого monsieur de rien du tout!… И вы отъ меня ни гроша не получите если не пойдете за графа Анисьева, предваряю васъ…. Базилю больше достанется, cela sera un vrai prince lui!..

— Князь Ларіонъ Васильевичъ прислали сказать что желаютъ повидаться съ вашимъ сіятельствомъ, доложилъ у дверей Ѳиногенъ, — такъ будете ли однѣ спрашиваютъ.

Какъ ни возбуждена была наша княгиня, но имя ея деверя прозвучало для нея въ родѣ Нептуновскаго Quos ego! расходившимся не въ мѣру волнамъ. Она заметалась на своемъ диванѣ будто ища чего-то, потомъ вдругъ разомъ притихла и съежилась (искала она чепчикъ, который тутъ же и вздѣла себѣ на голову).

— Скажи что прошу, отвѣтила она слугѣ на свой уже обычный, пѣвучій ладъ, приведя себя такимъ образомъ во внѣшній и внутренній порядокъ. — Сейчасъ будутъ звонить ко второму завтраку, сказала она въ полоборота блѣдной и недвижной Линѣ,- я васъ прошу сойти et présider à ma place. Вы скажете всѣмъ что у меня голова болитъ, «и что я къ завтраку не буду.

Княжна поняла: ея мать боялась чтобы дядя не засталъ ее тутъ, не угадалъ по ея лицу выдержанной ею бури… Она поклонилась и вышла.

XVI

Было ли то нервное возбужденіе, или сила воли возобладавшая надъ ея физическою слабостію, но Лина шла твердо, болѣе блѣдная чѣмъ обыкновенно, но съ тѣмъ же спокойно сосредоточеннымъ выраженіемъ лица, которое быть-можетъ болѣе всего остальнаго раздражало княгиню Аглаю Константиновну въ теченіи переданнаго нами сейчасъ разговора ея съ дочерью…. «Нести надо», какъ бы машинально шептала внутри себя Лина слово Писанія, давно обычное ея мысли. «И бороться», припоминала они тутъ же отвѣтъ Сергѣя на это слово въ одну изъ первыхъ ихъ бесѣдъ…. Да, бороться, — и она началась теперь, эта борьба…

Она направлялась въ комнату Софьи Ивановны Переверзиной, разчитывая что успѣетъ до минуты когда позвонятъ къ завтраку передать ей и Гундурову о результатахъ объясненія съ матерью, — откинула полуспущенный портьеръ надъ дверью отдѣлявшею первую гостиную отъ внутреннихъ комнатъ княгини…. и безсознательно остановилась…..

Прямо на встрѣчу ей шолъ графъ Анисьевъ, изящный, расчесанный и продушенный отборно-тонкими духами, со своими свисшими à la grognard эполетами и приподнятыми крючкомъ усами, щеголевато скользя по паркету сапогами лоснившимися какъ зеркало на небольшихъ, съ высокимъ подъемомъ, «аристократическихъ» ногахъ.