Четверть века назад. Часть 2 - [20]

На противоположномъ мѣсту Духонина и друзей его концѣ стола помѣщалась другая группа, центромъ которой состоялъ блестящій петербургскій флигель-адъютантъ… Онъ попытался было послѣ ужина ускользнуть незримо изъ столовой, но его замѣтили. Неугомонный Водоводовъ кинулся за нимъ. «Mon cher, mon cher, куда ты? хрипѣлъ и гоготалъ онъ, цѣпляясь за его рукавъ, — за компанію Жидъ удавился; тутъ, братъ, выпивка сейчасъ, и свои гвардейцы, Шнабельбергъ, Подозеринъ, я. Не чванься предъ старыми камрадами!..»

Анисьевъ безпрекословно вернулся назадъ. Онъ съ глубокимъ пренебреженіемъ относился въ душѣ вообще къ «камрадству» и въ особенности къ этому «Сенькѣ пустой башкѣ,» товарищу его по выпуску, но далеко отставшему отъ него теперь по службѣ, и «фамильярство» котораго давно уже коробило его. Но тутъ былъ намекъ на «чванство,» — а этому, по его понятіямъ, «никакъ не надо было дать распространиться»… Но выработанному Анисьевымъ ad usum suum кодексу житейской морали можно было утопить «тонкимъ путемъ» служебное или общественное положеніе лучшаго друга, еслибъ этотъ другъ какимъ-либо образомъ сталъ тебѣ поперегъ дороги, но слѣдовало, рядомъ съ этимъ, держаться строжайшимъ образомъ всѣхъ тѣхъ внѣшнихъ пріемовъ которыми обезпечивается званіе «добраго малаго» и «товарища,» столь цѣнимое въ томъ свѣтско-военномъ кругу къ которому принадлежалъ Анисьевъ. Анисьевъ почиталъ себя вполнѣ въ правѣ смотрѣть на каждаго изъ сослуживцевъ своихъ какъ на пѣшку, годную лишь для комбинаціи того или другаго хода собственной его игры, но зазнаваться предъ ничтожнѣйшимъ изъ нихъ онъ не дозволилъ бы себѣ уже потому только, что въ этой чертѣ «ближе всего сказывается un parvenu,» а быть почитаемымъ за parvenu онъ боялся пуще грома небеснаго…

А потому, какъ ни мало расположенъ онъ былъ теперь пить въ этой компаніи людей, отъ которыхъ онъ не могъ ожидать для себя никакой выгоды, ниже удовольствія, онъ сидѣлъ тутъ со Шнабельбергомъ, Сенькой, и присоединившимися къ нимъ всякими московскими свѣтскими господами и, растегнувъ мундиръ, но сохраняя всё то же сдержанное и изящное выраженіе которымъ неизмѣнно отличалась его придворная; особа, попивалъ шампанское изъ большаго стакана стоявшаго предъ нимъ, и повѣствовалъ, къ величайшей потѣхѣ своихъ собесѣдниковъ, недавнюю пикантную исторію нѣкоей Florence, высланной изъ Петербурга за скандалъ учинённый ею въ одномъ изъ тамошнихъ театровъ.

— Гундуровъ, говорилъ въ то же время Чижевскій, зацѣпляя кончикомъ ботинки ножку сосѣдняго, не занятаго стула, и подвигая его къ подходившему къ нимъ герою нашему, — интересный споръ у насъ идетъ…

— О чемъ?

— О Венгерской кампаніи, промолвилъ Петя Толбухинъ съ лѣниво-насмѣшливымъ пожатіемъ плечъ, говорившимъ: и чортъ ли въ ней!..

— Ну да, да, заговорилъ Духонинъ, Кивая на стоявшаго насупротивъ его дипломата, — онъ вотъ доказываетъ… Повтори то что ты сейчасъ сказалъ: «Политика Россіи»…

Дипломатъ опустился на стулъ, закинулъ ногу за ногу и глядя на кончикъ своего сапога снисходительно повторилъ:

— Я говорилъ что политика Россіи въ концѣ прошлаго вѣка, создала между раздѣлившими Польшу державами традиціонную солидарность, необходимымъ послѣдствіемъ которой является наше вмѣшательство въ дѣло возстанія Венгріи въ прошломъ году. C'est une nécessité historique.

— Мое почтеніе! Хороша историческая необходимость играть роль пугала, къ которому прибѣгаютъ чужеземныя правительства, когда оказываются сами не въ силахъ подавить исторически-законныя стремленія своихъ народовъ къ свободѣ, къ политической самостоятельности… За то и любятъ же насъ въ Европѣ, и возблагодарятъ насъ за нашу опеку при случаѣ!..

— Австріяковъ, дѣйствительно, не любятъ въ Венгріи, нѣсколько нежданно отозвался на это капитанъ Ранцевъ, — а насъ по всей землѣ ихней, можно сказать, вездѣ отлично-съ принимали, даже съ угощеніемъ.

Духонинъ не могъ не улыбнуться:

— Ну, а если бы вы пришли въ эту землю сражаться не за «Австріяковъ,» а противъ нихъ, меньше или больше «угощали» бы васъ тамъ, какъ вы полагаете?

Храбрый капитанъ нѣсколько опѣшилъ:

— Никаноръ Ильичъ, сказалъ ему смѣясь Гундуровъ, — а спросите-ка его въ вашу очередь, какъ онъ полагаетъ: если бы вы помогли Венгерцамъ отстоять отъ «Австріяковъ ихъ „политическую самостоятельность,“ лучше или хуже стало бы жить тѣмъ не-Венгерскимъ народностямъ которыя очутились бы подъ ихъ властью?

— Ну, само собою, кто о чемъ, а вы о Славянахъ, — и Духонинъ пожалъ плечами:- vous êtes orfèvre, monsieur Josse!

Гундуровъ взглянулъ на него ласково улыбающимися глазами:

— О Славянахъ, любезный другъ, все о тѣхъ же достойныхъ всякаго вашего презрѣнія Славянахъ, которые, въ силу, надо думать, своей исторической отсталости, отстояли своего государя-Нѣмца противъ возставшихъ на него Нѣмцевъ-подданныхъ.

— Съ чѣмъ ихъ и поздравляю! возгласилъ къ общему хохоту Духонинъ, комически разводя руками.

Дипломатъ, страдавшій катарромъ желудка, воспользовался случаемъ подняться съ мѣста, и торопливо, съ позеленѣвшимъ и смущеннымъ лицомъ, выскользнулъ изъ залы…

— А и хоррошенькая женщина эта Florence, говорилъ между тѣмъ на другомъ концѣ стола красивый полковникъ Шнабельбергъ, — я разъ съ ней ужиналъ, у Владзи Броницкаго.