Четверо с базарной площади - [15]
— Про что это он тебе намекал? — спросил Генка. — Что ушел откуда-то…
— А, было это у нас… — Фат помрачнел. — Расскажу потом.
Обсуждать по дороге реакцию Кесого на вопросы Фата не решились. Возле бывшего монастыря Генка назначил всем встречу на третьем этаже, куда можно было пробраться, как уже говорилось выше, через отверстие в потолке полуподвальной котельной.
Договорились встретиться через час, а сошлись минут через пятнадцать, едва успев немного перекусить.
— Кесый знает того мужика в полушубке, — первым высказал свои соображения Генка.
— Может, знает. А что толку? — сказал Фат. — Кесый не проболтается — это ясно теперь. Банник за такое и брата не пощадит.
— Что же делать? — глубокомысленно поинтересовался Слива.
Генка промолчал, размышляя.
— Я это дело не оставлю, — категорически заявил Фат.
Генка обиделся.
— Ты думаешь, мы оставим?
— Нет… Я просто — на честность, — сказал Фат.
Слива, готовый принять любое решение, разглядывал щели в кровле над головой.
— У меня такое предложение, — сказал Генка. — От Кесого мы ничего не добьемся. Надо искать мужика в полушубке и Банника. Уговор: в любое время — кто увидит их — следить! И до конца следить, пока что-нибудь не обнаружится. Согласны?
— Я согласен, — оживился Фат.
— Еще, — продолжал Генка. — Раз уж мы связаны таким делом — не отступать. И каждый с каждым советуется. А то — одни одно делают, другой — раз — и пропал, какими-то своими делами занимался…
Теперь оживился вдруг Слива.
— Давайте под клятву: чтобы ни у кого никаких тайн друг от друга не было! Чтобы все начистоту. Прямо сейчас! Каждый высказывает свою главную тайну.
Думая о предстоящих опасностях, Фат и Генка согласились с этим новым предложением. И здесь же, под решетчатой кровлей бывшего монастыря, торжественно пообещали, что во всем откроются друг перед другом и впредь не будут скрывать ни одной своей мысли от товарищей.
Первый, как наиболее провинившийся, должен был исповедаться Фат. Главная его тайна состояла в следующем.
За день до того, как бросить школу, Фат повстречал на базаре Кесого с дружком. Те нашли ящик пустых, бутылок возле пивного киоска: продавец не мог наблюдать за ним, так как ящик стоял около глухой стены, а от посетителей его закрыла в это время подвода. Фату достаточно было приподнять ящик и передать его через невысокий забор Кесому с дружком… Остальное было уже их дело.
Фат передал. За это Кесый вручил ему немного спустя десять рублей.
Фат подумал, что все равно уж «сорвался теперь», и решил больше не ходить в женский монастырь… Но два дня тискал деньги в кармане и сначала радовался, а потом — уже не очень… Хотел отдать матери — спросит: откуда? Пятерку истратил на морс, остальные отдал нищему.
— Отдал… а все-таки жалко было, — сознался Фат.
Еще дня через два Кесый предложил ему стащить коробку мармелада из ларька за коровьим рынком. Фат отказался.
— В общем, грозился Кесый… Да не на того напал. — Фат сдвинул брови. — Мне лично плевать на это…
— Да ты б в милицию его, — порекомендовал Слива.
— В милицию, в милицию! — обозлился Фат. — Что она может, милиция? Если б делали дело — не убили бы полковника. Лично я им не верю.
Генка поднял руку.
— Не будем спорить. Если Кесый тронет тебя — ему не жить. Это я клянусь.
Слива кивнул в знак согласия.
Исповедь Фата была принята к сведению, и тайна не должна была отныне тяготить его.
— Теперь ты свою тайну, — сказал Слива Генке.
Генка замешкался.
— У меня… другое совсем… Как бы это… Короче, влюбился я — вот и все.
Фат поглядел на него с изумлением, Слива — с восторгом и глубокомысленно.
— В кого? — спросил Слива.
— В двух, — ответил Генка (пропадать так пропадать!). — В Тоську и в Лийку.
— Это дело надо решить! — заявил Слива.
— Как — решить? — переспросил Генка, мало-помалу обретая равновесие, оттого что самое трудное уже сказано.
— А так, — ответил Слива, — как эти дела всегда решаются: объясниться надо или письмо написать. Письмо гораздо проще — сидишь себе и пишешь за глаза: так, мол, и так… — Слива, не долго думая, достал свой карандаш и блокнот, слегка замызганный в кармане.
— Постой-постой… — сказал Генка.
— А чего стоять? Нам надо выручать друг друга.
— Вдруг засмеют на всю школу? Тогда что? — спросил Генка, которому в принципе идея нравилась, но вызывали сомнение детали.
— Кто засмеет? — удивился Слива. — Да ты и подписываться не будешь. Главное — объясниться. Давай… Кому первому? Хотя — все равно. Пишу: «Я тебя люблю…»
— Надо же имя сначала, — вмешался Фат, которому дорога была логика действия.
— Имя мы потом подставим. Значит: «Я тебя люблю и хочу дружить…» Нет, стоп! — спохватился Слива. — Давайте сначала стихи придумаем какие-нибудь. Как у Пушкина. Так всегда делают.
И, полностью отстранив Генку от участия в создании любовных записок, Слива сочинил:
Против речей Генка решительно возразил. А Фат обнаружил повтор, доказал, что у одного человека не могут быть сразу глаза и очи… Стихотворение забраковали.
Записки получились короткими, деловыми.
«Тося, я тебя люблю и хочу с тобой дружить. Если ты не против, то, когда будешь выходить из школы, держи портфель в левой руке».
