Четверка червей - [64]

— Однако мой вопрос не имеет ничего общего с визитом Блайт.

— Да? Так о чем же вы еще хотите узнать?

— Я хочу узнать, — невозмутимо спросил Эллери, — что вы делали в воскресенье ночью за стеной этого дома с пилотским шлемом на голове?

На мгновение ему показалось, что старика хватит удар: глаза его тревожно выпучились, а длинный костлявый нос задергался, словно в припадке тошноты.

— А? — едва слышно проговорил он. — Что вы сказали?

По мере того, как он произносил эти слова, признаки слабости и тревоги постепенно улетучивались, и его седая борода снова воинственно вздернулась кверху. «Храбрый старый боевой петух!» — с невольным восхищением усмехнулся про себя Эллери. Для своих лет старик отлично выдерживал неожиданные удары!

— Я видел вас снаружи под дождем с авиаторским шлемом на голове. В то самое время, как Джуниус утверждал, будто вы находитесь здесь, наверху, за запертой дверью.

— Верно, — кивнул старик. — Верно, я вышел из дома. Потому что мне захотелось подышать чистым Божьим воздухом. Я вышел наружу, потому что в моем доме было полно чужих.

— Под дождь? — усмехнулся Эллери. — Я думал, вы боитесь пневмонии и тому подобных неприятностей?

— Я больной человек, — упрямо возразил старый ипохондрик. — но я скорее готов рискнуть пневмонией, чем оказаться связанным с… толпой посторонних людей!

— Вы чуть не сказали «с убийством», верно? Почему вы так щепетильно отнеситесь именно к этому убийству, мистер Стьюарт?

— К любому!

— И к убийству вашей родной дочери? Вы не чувствуете — я едва не оговорился, сказав «естественного», — вы не чувствуете желания отомстить?

— Я хочу лишь, чтобы меня оставили в покое!

— И шлем у вас на голове — это никак не связано с… скажем так: с воздушными путешествиями, мистер Стьюарт?

— В доме много всяких шлемов! Они отлично предохраняют от дождя.

— Ага, теперь вы разговорились! Почему бы это? Люди, которым есть что скрывать, обычно становятся разговорчивыми. Так что вы скрываете, мистер Стьюарт?

Вместо ответа старик потянулся и схватил ружье, стоявшее у колонки балдахина. Не говоря ни слова, он направил его стволы прямо в грудь Эллери. Глаза его смотрели твердо и решительно.

Эллери усмехнулся, пожал плечами и вышел вон.

Он нарочно постарался наделать как можно больше шума, спускаясь вниз по ступенькам, топал ногами, проходя по полу гостиной, а входной дверью он хлопнул изо всех сил.

Однако Эллери остался внутри, прислушиваясь. Сверху не доносилось никаких звуков. Решительно сдвинув брови, он огляделся. Дверь… Куда она ведет? На цыпочках он пересек гостиную, осторожно отворил дверь, заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул и скользнул через порог, с теми же предосторожностями затворив за собой дверь.

Он очутился в обширной и мрачной, как и все помещения в доме, комнате с темными дубовыми балками на потолке, служившей то ли библиотекой, то ли кабинетом.

В ней царила та же затхлая и гнетущая атмосфера давно не проветривавшегося и никем не посещаемого жилья. На всем лежал толстый слой пыли, немое свидетельство усердия доктора Джуниуса в сфере ведения домашнего хозяйства.

Эллери не колеблясь направился к стоявшему посреди комнаты массивному бюро из потемневшею от времени прочною резного дуба с горизонтальной крышкой. Однако Эллери интересовал не сам старинный стол Толленда Стьюарта, а то, что находилось внутри. Быстрый, но тщательный обзор подсказал ему, что в комнате не было сейфа, и бюро поэтому оставалось наиболее вероятным хранилищем того, что он искал.

Эллери обнаружил это во втором ящике, который он открыл-без труда, в стальной шкатулке, выкрашенной в зеленый цвет, незапертой, хотя замок с торчащим в нем ключом лежал тут же, рядом со шкатулкой.

Это было завещание Толленда Стьюарта.

Эллери внимательно прочел его, одним ухом прислушиваясь к звукам из комнаты старика наверху.

Дата на завещании свидетельствовала о том, что оно было составлено девять с половиной лет тому назад. Завещание было написано на плотной гербовой бумаге с вензелем старого солидного банкирского дома в Лос-Анджелесе, неразборчивым почерком. Эллери представил себе, как старый разбойник, сопя и упираясь изнутри языком во впалые теки, выводит на бумаге свои каракули, не позволяя никому взглянуть на то, что он пишет. Под завещанием стояла подпись Толленда Стьюарта, заверенная лицами, имена которых ни о чем не говорили Эллери — очевидно, служащие банка.

Завещание гласило:

«Я, Толленд Стьюарт, в день своего шестидесятилетия, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим выражаю свою последнюю волю, и завещаю:

Сумму в сто тысяч долларов наличными или в ценных бумагах доктору Генри Ф. Джуниусу, находящемуся у меня на службе, но только при непременном выполнении перечисленных ниже условий:

1. До моей смерти д-р Джуниус должен выполнять функции моего служащего не менее десяти лет с момента подписания данного завещания, кроме периодов болезни и подобных же перерывов в его службе, не зависящих от его воли. В течение всего остального времени он должен выполнять функции моего личного врача, ответственного за состояние моего здоровья.

2. Я, Толленд Стьюарт, должен прожить более десяти лет с момента подписания данного завещания, т. е. моя смерть должна наступить после моего семидесятого дня рождения.