Четверка червей - [3]

* * *

В каждой голливудской студии имелся свой чудо-мальчик. Но Жак Бутчер, как признавали даже остальные чудо-мальчики, был Чудо-мальчиком среди них всех.

Образец совершенства занимал под офис четырехкомнатное бунгало в центре параллелограмма производственных зданий на территории киностудии «Магна». Бунгало, как мрачно заметил Эллери, являлось воплощением представления неизвестного архитектурного гения об испанском здании, которое испанский администратор, ответственный за выпуск испанских фильмов, соорудил бы в своей родной Испании на фоне кровавых драк и орудийной канонады. Оно было очень желтым, очень оштукатуренным, очень мавританским и очень многоарочным; в нем было столько черепицы, кафеля, остроконечных крыш и патио[6], что ни один нанюхавшийся кокаина идальго не смог бы себе представить ничего подобного в самом страшном ночном кошмаре. Одним словом, оно было грандиозно.

Кабинет второго секретаря — который оказался второй секретаршей — явно задуманный для женского персонала, напоминал зенану[7] мавританского принца.

Эллери, разглядывая этот лепной и раззолоченный мишурный пряник, недовольно поморщился. Султан-постановщик, очевидно, должен был восседать на усыпанном аметистами троне, посасывая золоченый кальян и диктуя свою волю двум гуриям в купальниках. Что касается мистера Алана Кларка, то его манеры становились все менее энергичными и решительными по мере того, как мистер Квин становился все более твердым и самоуверенным.

— Мистер Бутчер сейчас примет вас, — жалобно проговорила вторая секретарша. — Не желаете ли присесть?

— Вы, — осведомился мистер Квин с ядовитой любезностью в тоне, — должно быть, Мэдж?

— Да, сэр.

— Ха! — сказал мистер Квин. — Я с удовольствием присяду!

И он присел. Вторая секретарша прикусила надутые губки с таким видом, словно главным желанием ее в данный момент было разразиться слезами.

— Может, нам лучше прийти завтра, — шепнул агент. — Если ты намерен проявлять такую враждебность и недоброжелательность…

— Позволь мне напомнить тебе, Алан, — благодушно заметил Квин, — что явиться сюда было твоей идеей. Я в самом деле с нетерпением ожидаю этой встречи. Я представляю себе его: мешки под глазами, одет согласно представлению машинистки из Радио-Сити о том, как должен одеваться Роберт Тейлор[8], с маникюршей по одну сторону и с евнухом по другую…

— В другой раз, — проговорил Кларк, вставая. — Думаю, завтра…

— Садись, приятель! — сухо отрезал Квин.

Кларк снова сел и принялся кусать ногти, ворча что-то себе под нос. Дверь отворилась, и он опять вскочил со стула.

Но это был всего лишь бледный мужчина, очевидно, первый секретарь.

— Мистер Бутчер просит вас, мистер Квин.

Мистер Квин усмехнулся. Вторая секретарша выглядела так, словно готовилась упасть в обморок, первый секретарь был неестественно бледен, а Кларк неустанно вытирал платком вспотевший лоб.

— Он очень любезен, — пробормотал мистер Квин, входя во владения первого секретаря. — О, все точно так, как я и предполагал. В худшем их всех возможных стилей. Le mauvais goût[9].

— Совершенно верно, мистер Квин, — сказал первый секретарь. — То есть, я хочу сказать…

— Между прочим, каковы здесь правила этикета? Надо ли преклонять колени и целовать ему руку или достаточно земного поклона?

— Пинок под зад больше подойдет, Kamerad[10], — послышался спокойный голос.

Мистер Квин обернулся. В дверях стоял молодой человек с высоко поднятыми руками. На нем были потертые испачканные холщовые штаны, открытые сандалии на босу ногу иг клетчатая рубаха лесоруба с расстегнутым воротом. Что было еще более удивительно, в зубах у него дымилась видавшая виды глиняная трубка, издававшая резкий отвратительный запах; пальцы его были в чернилах и, судя по его густой щетине, он не брился, по меньшей мере, дня три.

— Я думал… — начал мистер Квин.

— Вне всякого сомнения, я заслужил доброго пинка, — сказал Чудо-мальчик. —. Выдадите мне его сейчас или прежде потолкуем?

— Так вы и есть Бутчер? — Мистер Квин с трудом проглотил подкатившийся к горлу комок.

— Виновен, ваша честь. Послушайте, это был самый дурацкий номер из всех, которые я наблюдал в этом городишке, — а можете мне поверить, мы здесь частенько выкидываем головоломные трюки! — Он энергично потряс руку Эллери. — Привет, Кларк. Вы агент Квина?

— Да, мистер Бутчер, — проговорил Кларк. — Да, сэр!

— Заходите же, вы оба, — пригласил Чудо-мальчик, проходя первым. — Не обращайте внимания на поддельную роскошь и пышность этого дурацкого сооружения, Квин. Проклятая лачуга досталась мне в наследство. Она была построена старым Зигмундом в свободные дни, когда он разбрасывал деньги акционеров, как пьяный скряга в субботу вечером. Тем не менее, я постарался переоборудовать свой кабинет, чтобы в нем можно было работать. Заходите!

Эллери едва удержался от почтительного: «Да, сэр!». Он вошел.

Это было нечестно! Бутчер со своими проницательными зелеными глазами, рыжей шевелюрой и мальчишеской улыбкой в сочетании с великолепно небрежным костюмом выглядел абсолютно нормальным человеком! А «святая святых»? Исходя из внешних и внутренних декораций, каждый был бы вправе ожидать роскошного интерьера в латино-восточном стиле с гобеленами, изразцами и инкрустацией из ценных древесных пород. Но никакие портьеры не заслоняли солнца; стены были отделаны панелями из простой сосны, и старый деревянный письменный стол в старинном испанском католическом стиле, носивший на себе царапины от туфель для гольфа и многочисленные следы ожогов от сигарет, стоял кое-как посредине стайки нормальных честных стульев. На столе в беспорядке громоздились свидетельства интенсивной работы — желтые листы бумаги, исчерканные вдоль и поперек чернильными записями, глиняная модель декорации танцевального зала, старая, изрядно поцарапанная пишущая машинка, фотографии, ксероксы, жестянка с пленкой. Книги, выглядевшие так, словно их действительно читали, сгрудились на простых сосновых стеллажах вдоль стен, и маленький открытый переносной бар у письменного стола, забитый всевозможными бутылками, находился всегда под нетерпеливой рукой, как и полагалось бару.