Честь семьи Прицци - [24]

Это был бы по-настоящему великодушный поступок. Так нет же. Каждый день эти гов…ки выбрасывают огромные деньги на ветер, на пустяки, на наряды для своих шлюх, которых у тех и так пруд пруди. И никому из них даже в голову не придет, что можно употребить эти деньги на истинно благочестивое дело.

Но черт с ними, с подарками! Но кто-нибудь мог бы заметить его усердие! Он же лезет из шкуры, выколачивая деньги из заср…ых торговцев. Дерется, мать их! Собирает «бабки». И ведь ни разу не взял из них даже доллара. Ни одного вшивого доллара. Даже цента!

Ну почему никто этого не замечает… А ведь Луи мог бы, мог бы собрать денежки и слинять куда-нибудь подальше! Нет. Два раза в месяц он таскает, таскает, таскает, мать их…

Изо дня в день раздражение и злоба, замешанные на зависти и бережно лелеемые ею, росли, пока не затмили собой все.

Он, замирая от перехватывавшей горло ненависти, подсчитывал чужие деньги, примерял суммы, которые относил нынешнему капо, к своей зарплате, и выходило, что ему — главному действующему лицу, фактически зарабатывающему ИМ бабки, — перепадало куда меньше процента. А ведь именно он, Луиджи Наробино, выбивал зубы ср…ым торгашам, подставлял свою задницу полиции, каждый день мог загреметь в тюрягу. Так неужели это ценится настолько дешево?

Когда Луи однажды высказал свои соображения приятелю, тот только выразительно постучал согнутым пальцем по лбу и буркнул:

— Ройся в своем кармане, приятель, иначе не доживешь до старости. У них свои «бабки», у нас — свои.

Живи и радуйся тому, что имеешь. Мог бы вообще мыть посуду в какой-нибудь траханой забегаловке.

— Господи, но ведь нас каждый день могут посадить, избить, пристрелить, хрен знает, что еще…

— Ну и что? — пожал плечами тот. — Знал ведь, за что брался. Успокойся, Лу. Ты имеешь неплохие деньги. Успокойся. В конце концов, если не нравится, зачем ты вообще влез в это дерьмо? Сидел бы себе дома, на диване, сосал пиво. Что ты дергаешься? От этого в кармане не прибавляется. Смотри на жизнь так: «хорошо, что есть хоть это; могло бы быть и хуже». Все. Не завидуй. Там, — его палец ткнулся вверх, — свои дела и свои проблемы. Так что уймись. И не болтай много, а то кто-нибудь скажет капо, тот — дону, и сыграешь в ящик. Усек?

Тогда-то и появился на его горизонте некий Сэм Уинстон, по кличке «Кролик-Шептун». У Сэма оказалось два длинных передних зуба, и он, действительно, был очень похож на кролика Баггза Банни. «Шептуном» же его прозвали за неприятную манеру подсаживаться к собеседнику и шептать тому в самое ухо, жарко выдыхая запах виски и «чили». Ходили слухи, что «Кролик-Шептун» зарабатывает деньги тем, что поставляет определенные сведения фэбам — да и другим желающим — за весьма приличную мзду. В тот день, когда Уинстон подсел к нему в «Перевернутой луне», Луи в очередном приступе черной меланхолии нажрался в стельку и плакался всем, кому была охота слушать, о своей тяжелой доле и о драной несправедливости этого дерьмового мира, в котором никто не хочет замечать его, Луи Наробино, хорошего парня и отличного работника. «Шептун» как раз хотел слушать и просидел с Луи до самого закрытия, заказывая тому одну порцию виски за другой, участливо поддакивая и хлопая по плечу, как старого друга, которого постигла печальная — ничего не скажешь — участь. Ближе к закрытию Сэм расплатился и отвез Луи домой. А на следующий день в квартире раздался звонок, и голос Шептуна заботливо осведомился, как он, Наробино, себя чувствует. Луи чувствовал себя хуже некуда. И Уинстон вновь пригласил его в бар, но не в «Перевернутую луну», а в «Уиллер», что на Шестой авеню, заведение порядка на два выше «Луны». Луи и сам не помнил, как ему удалось добраться туда. «Шептун» уже ждал его, сидя на высоком табурете у стойки. К двум часам дня Луи вновь набрался до состояния «риз», а к вечеру вообще не мог переступать ногами. Сэм Уинстон отвез славного парня Наробино домой, уложил в постель и деликатно удалился. А еще через два дня он позвонил снова и, сказав, что есть серьезное дело, пригласил в тот же «Уиллер».

Луи по тону «Шептуна» догадался: случилось что-то хреновое. Очень хреновое. Он надел свой лучиной костюм, сунул в наплечную кобуру пистолет и отправился в бар. «Шептун» с мрачным видом сидел на том же месте, где и в прошлый раз. Луи подсел к нему и поинтересовался, что за дерьмовое дело у «Шептуна» и за каким чертом понадобился он. Если кому выбить зубы, так это запросто, но в остальном…

Сэм оборвал его вялым движением руки. Заказав два двойных виски, он выпил свою порцию громадным глотком, а вторую рюмку придвинул Наробино.

Они пропустили по одной и заказали еще раз. Лишь после этого «Шептун» начал говорить.

Луи слушал его и чувствовал, как страх заползает за воротник, шевелит волосы на затылке, щекочет ребра. В желудке образовалась сосущая пустота, а во рту вдруг появился кислый привкус меди.

«В общем, так, — сказал «Шептун». — Когда мы сидели здесь в прошлый раз, рядом все крутился какой-то хлыщ в темном плаще. Помнишь, нет?»

Луи постарался вспомнить, но в голове вместо воспоминаний был лишь один черный провал. Тем не менее, Сэм говорил так убедительно, что Наробино оставалось лишь кивнуть. Да, конечно, он помнит этого парня. Такой, со слащавой рожей, да?