Честь и долг - [79]

Когда новые тысячи женщин стали выходить на Петергофский проспект, мощный гул поднялся над заставой. Демонстрантки окружали солдатские патрули, под градом их требований и упреков солдаты терялись, отступали, мешались с толпой. Полиция не решалась тронуть работниц. Здесь были текстильщицы Екатерингофской мануфактуры, девушки с тряпичной фабрики, усыпанные пылью и нитками от грязной ветоши, которую они сортировали; присоединились к толпе работницы конфеткой фабрики…

Чуть позже женщин на улицу стали выходить мужчины. Первыми, как всегда, были путиловцы, пришли рабочие с фабрики «Анчар», шоферы и механики гаража «Транспорт», пильщики с деревообрабатывающего. С Балтийской улицы подошли кабельщики мастерской Бездека, бросили свой парк конной железной дороги кондуктора и кучера, рабочие-костожоги с островов Грязного и Резвого также влились в огромную массу людей. Толпа все росла, она заполнила всю ширину Петергофского проспекта.

Кто-то затянул «Варшавянку», и неудержимый поток демонстрации полился в сторону Нарвских ворот. Здесь к нему присоединились работницы Тентелевского химического. Их изможденные серые лица выделялись в толпе.

Нарвская застава в годы революционных подъемов всегда становилась местом революционных собраний и митингов. Митинги стали традицией заставы. Они стремительно собирались, при малейшей угрозе со стороны полиции переходили с места на место и исчезали при подходе полицейской цепи. Казацкие и полицейские кони хорошо знали места в районе Нарвской заставы, плеть и шашка карателей часто гуляла здесь по спинам и головам тех, кто недостаточно проворно уклонялся.

Но митинг, который теперь открылся на площади у Нарвских ворот, не был похож на все прошлые митинги. Ораторы не прятали своих лиц, говорили открыто. Их слова, сказанные громко и гордо, проносились из конца в конец площади. У слушателей и агитаторов поднималось настроение, какого никогда ранее не бывало.

Все новые и новые реки людей вливались в море у Нарвских ворот. Слух о митинге достиг Волынкиной деревни, и оттуда пришло несколько сот женщин с пустыми корзинками. Они простояли всю ночь за хлебом, намерзлись, посинели от холода, но хлеба так и не получили…

Во всех концах человеческого моря, куда еле доносились речи выступавших с главной трибуны — каменного цоколя Нарвских ворот, закипали водовороты вокруг не ведомых никому ораторов, поднятых над толпой на плечи слушателей. Но когда на цоколь поднялась изможденная, с желтым бескровным лицом высокая и худая работница химического завода, гул голосов разом стих. Ее ватная военного образца душегрейка была прожжена во многих местах кислотой. Женщина сотрясалась от кашля. Она долго не могла начать говорить, но толпа терпеливо ждала.

Наконец стоявшие рядом с аркой люди услышали, как работница сказала:

— Проклятая кислота действует. Все в горле першит… — Потом она выпрямилась и громко, ясно бросила свои слова обличения: — До каких пор молчать будем?! Эта война хуже кислоты жжет внутри! Детям есть нечего! До хлеба не достояться! Вчера мне удача выпала — на бойне выпросила костей и требухи. Суп-то с них наваристый вышел, только в горло его еле пропихнешь. А мясо кто ест? Господа в бобрах и енотах? Почему хлеба нет?

Ее угловатая фигура вся напряглась, и женщина во всю силу своего громкого от природы голоса сорвалась на крик:

— Мужчины! Почему молчите?! Все равно пропадать!..

Приступ кашля от непривычного напряжения снова охватил ее, и она спустилась в толпу, бросив туда предварительно листок — письмо с фронта от мужа. Листок пошел по рукам, но разобрать, что там написано, было почти невозможно — так густо строки были замазаны черной цензурной краской.

В толпе раздались голоса: "На Невский!", "Хлеба требовать", "Долой войну! Нам мира надо!"

Появились красные флаги, зазвучали революционные песни. Женщины отбирали флаги у мужчин: "Наш праздник! Нам нести!"

Слух о том, что путиловцы пошли на Невский, мгновенно разлетелся по всему Петрограду. На Выборгской стороне, в десятке верст от Нарвской, еще утром толпы бастующих рабочих пытались прорваться на Невский, но отошли, стиснутые полицейскими кордонами. На Сампсониевском и Безбородкинском проспектах рабочие остановили трамвайное движение. Центром событий стала здесь площадь Финляндского вокзала. Ораторы выступали с крыш трамвайных вагонов, с афишных тумб. Не только большевики, но даже оборонцы-гвоздевцы и эсеры выступали против войны и самодержавия.

На Полюстровской набережной сбили с ног и разоружили полицейского надзирателя, угрожавшего толпе револьвером; отбирали оружие у одиночных полицейских и в других концах Петрограда.

Мосты через Неву прочно захватила полиция. Поток демонстрантов разбился на струйки черных ручейков, которые потекли по льду реки. К четырем часам дня, уже в сумерках, выборжцы запрудили Литейный и Суворовский проспекты, митинговали, пели революционные песни, кричали лозунги против войны и голода. В шесть они соединились с путиловцами и сообща остановили завод «Арсенал» на Литейном. Арсенальцы присоединились к демонстрации.

Петроградский градоначальник Балк, узнав о колоннах и толпах рабочих, идущих на Невский и Литейный, бросил крупные силы полиции и казаков в центр города. Но Протопопов и Балк видели в народных волнениях лишь тень голодного бунта. Армейские силы не были задействованы.