Честь и долг - [51]

Агаша привела гостя поздно вечером. Настя сразу узнала его — это был Василий. За большевистскую агитацию среди солдат запасного полка выступить против войны он был арестован, но сумел бежать. Медведев рассказал Насте о настроениях среди солдат, о тех страшных условиях, в которых им приходится воевать, — о голоде, холоде, болезнях.

Настя живо представила, что было бы, если бы Алексей столкнулся здесь с Василием. Оба волевые, мужественные, сильные духом, но пока еще не друзья по борьбе. Хотя из разговоров с Алексеем она понимала, что многое им уже пересмотрено, нравственная переоценка ценностей произошла. Знала Настя и о том, что недалек тот день, когда этот барьер может и рухнуть.

Василий не собирался долго оставаться у Соколовых. Он сказал, что его ждет партийная работа и что через несколько дней у него будет надежная явка.

Настя очень серьезно относилась к своей работе в госпитале. Она никогда не отказывалась даже от самых тяжелых дежурств. Многие знали, что она жена генерала, и удивлялись ее стремлению ничем не выделяться среди других.

Был конец рабочего дня, она одевалась, чтобы идти домой, как прибежала запыхавшаяся няня и сказала, что ее внизу ждет молодой барин. "Алеша!" промелькнуло у нее в голове, и она бросилась вниз.

Гриша много раз проигрывал в своем воображении эту встречу. И каждый раз она заканчивалась по-разному. Он не знал, чего он больше боится презрения, безразличия или гнева. "Все едино, — думал он. — Почему же судьба так несправедлива ко мне? Я недурен, богат, многого еще достигну, а что может дать Соколов Анастасии, чем он лучше?"

Григорий так и не разобрался, за что так полюбил Настю. Красивых женщин много. Доступных, особенно во время войны — еще больше. Но только к ней его безудержно влекло. Да и кто может ответить на этот простой вопрос, почему один любит другого?

В мысленной схватке с Соколовым он считал себя достойнее. Он ненавидел его и завидовал ему. Эта зависть рождала самые низменные чувства, он остро желал смерти Соколова. Он готов был сам растерзать Алексея, лишь бы Настя осталась одна. А уж он сумеет ее утешить и стать опорой и другом.

На ее лице он не увидел ни презрения, ни безразличия, ни гнева — одно лишь разочарование. Глаза не стали строгими, они погасли. Гриша сказал, что в прошлый раз они не сумели поговорить, поэтому он взял на себя смелость, дождался конца ее дежурства, чтобы увидеться.

Они шли по набережной. И порой ему казалось, что из всего потока слов, который он выплескивает, она не слышала ничего. Кроме короткого «да», «нет», «прекрасно» — ответов не было. Что же ей еще сказать? О Коновалове она знает, о планах на будущее он все сообщил. О своих чувствах он говорить пока боялся.

Кое-что он сумел и выяснить. Соколов — на фронте. Он теперь генерал. Генерал, а не может запретить жене работать в этой грязи и так уставать.

Это был скорее монолог, чем диалог. Каждый думал о своем. Настя переживала досаду, которую не сумела, как ей казалось, скрыть. Она так давно не видела Алешу и так надеялась, что увидит именно его. Поэтому она не обращала внимания на Гришину болтовню. Вдруг она вспомнила, что дома ее ждет Василий. Это тоже радость. Лицо ее осветила улыбка, и она сказала, что очень спешит. Эта неожиданная смена настроения удивила Гришу. Он остановил извозчика. Сидя с ней рядом, пытался разгадать перемену в ее настроении. Ее, наверно, кто-то ждет. И уж, конечно, не Соколов. Но этому кому-то он тоже не собирался уступить ее.

Прощаясь с ней, он решительно спросил:

— Мы почти не поговорили. Ты очень спешишь? Смогу я тебя как-нибудь повидать? — Голос Григория прозвучал тоскливо и просительно, глаза излучали нежность.

Насте почему-то стало жаль его. Так и она, надеющаяся на счастье с Алексеем, вечно ждет… А где оно, счастье?! Вечная разлука.

— Непременно! — односложно бросила она Грише и скрылась в дверях дома.

27. Царское Село, начало января 1917 года

"Воистину, не дал господь мира в нынешнее рождество, — размышлял верховный главнокомандующий и государь всея Руси, сидя за пасьянсом в своей любимой бильярдной Александровского дворца. — И под эту уютную крышу, в тепло семейного очага пробрались беспокойство и нервозность… Но что же я могу сделать? Как справиться с грозящими трону и милой семье опасностями, выползающими, словно чудовища в страшной сказке, на каждом шагу?" Тягостные думы, чередой проносящиеся в мозгу самодержца, ни одной складкой, ни морщиной не ложились на бесстрастное лицо Николая Романова.

"Слава богу, что мне удалось вырваться из Ставки, получив телеграмму о смерти друга… Впрочем, я иногда ловлю себя на мысли, что это мерзкое убийство принесло и моей душе некоторое успокоение — слишком много стали говорить о том, будто он близок с Аликс, «околдовал» дочерей и оказывает влияние даже на меня! Каков подлец! Но жаль бедную женщину — она так верила в его волшебные руки, в то, что он способен своей молитвой остановить кровотечение у Алексиса, снять боль у бедняжки!.. Но если эта жертва угодна богу, то не следует роптать!" Карты пасьянса ложатся одна к другой, сходятся в стройную систему. Самодержец начинает думать о том, что это судьба посылает ему знак, что все будет хорошо.