Чесменский гром - [77]

Команда на «Святославе» обученная. Особенно ж хороши были два вахтенных начальника — Козлянинов и Ханыков[50]. Оба толковые и многоопытные.

С выходом из Копенгагена Эльфинстон не торопился. Лишь в конце декабря покинула Вторая эскадра датские берега.

В Немецком море снова штормило. Степан Хметевский в своем дневнике писал:

«Будучи в пути, претерпевали от великих штормов, стужи, морозов, снегу и дождя великое беспокойство и несносности».

Растянувшиеся длинной вереницей корабли зарывались в набегавшую волну по самые мачты. Команды были изнурены до последней крайности. Эльфинстон как-то, прохаживаясь по мостику, признался капитану «Святослава»:

— Русский флот — единственный, с которым мне пришлось держаться в море в декабре месяце!

Но тут же, бросив взгляд на карабкавшихся по вантам матросов, поправился:

— По какому праву ваши люди в перчатках?

— По моему указу, — отвечал недоуменно Хметевский. — В вышине ветер и холод несносный, от него пальцы обмораживаются скоро, посему я и велел на мачты в варежках пошитых ходить.

Но у Эльфинстона было на этот счет свое мнение.

— В перчатках у матросов теряется способность к владению руками, к тому же это развращает. Отныне на мачты лазить только без перчаток!

— Слушаюсь! — Хметевский приложил пальцы правой руки к краю треуголки.

Хлесткий удар ветра с мелким колким снегом заставил говоривших спрятать лица. Подняв воротник собольей шубы, Эльфинстон спустился вниз. Плавание продолжалось.

С каждой оказией Эльфинстон не уставал слать Панину жалобы. Жаловался он абсолютно на все, но более всего — на Степана Хметевского.

«Не могу не удивляться жалобам командира и главных офицеров “Не тронь меня”, постоянно доносящих мне о гнилом и ветхом состоянии корабля, — сообщал он в одном из своих очередных пасквилей. — По правде сказать, можно кое-что привести и в оправдание им, а именно — что они не привыкли ни к ветру, ни к морю в это время года и не умеют... предохранить все части судов от дурной погоды».

Все же недостатки в подготовке кораблей к плаванию англичанин валил теперь на адмирала Мордвинова, сам оставаясь при этом вроде как сторонним наблюдателем.

Наконец Немецкое море осталось за кормой, а впереди в туманной дымке появились смутные очертания английского побережья.

Собравшиеся после Рождества в Портсмуте корабли и суда эскадры являли собой жалкое зрелище. Разбитые и полузатопленные, они нуждались в немедленном доковании. Но Эльфинстон по прибытии в Англию тотчас укатил в Лондон и как сквозь землю провалился. Если изредка в дальнейшем и появлялся контр-адмирал на кораблях, то не иначе как в сопровождении уэст-уайкомбского помещика Дэшвуда да секретаря адмиралтейства Стефенса. Все заботы о судах и людях легли на плечи Барша и Хметевского как старших по званию и положению. Англичане никакой помощи союзникам оказывать не желали, в чем признавались впоследствии весьма откровенно:

«Наше адмиралтейство сначала не выказывало особой готовности в оказании помощи судам эскадры, но по просьбе русского посланника г. Мусина-Пушкина портовым властям было предписание быть с русскими моряками возможно любезнее и оказывать им всякое содействие и помощь».

В Портсмуте корабли Второй эскадры застали разломанный «Северный Орел». В это время его наскоро переделывали в плавучий госпиталь. Снятые с «Орла» орудия Хметевский и Барш распорядились установить по транспортам.

— Зачем? — удивлялись англичане.

— Кашу маслом не испортишь! — отвечали им.

Трем дополнительно нанятым в Англии для перевозки провизии пинкам прикативший из Лондона Эльфинстон велел дать имена особ именитых: «Граф Панин», «Граф Орлов», «Граф Чернышев», а капитанами определил туда своих приятелей старинных: Дашингтона, Престона и Арнольда. На больший из пинков, «Святой Павел», контр-адмирал пригласил капитанствовать своего давнего компаньона по «черным рейсам» пьяницу Бодлея, которого русские моряки быстро и точно окрестили Балдеем. Прихватил с собой Эльфинстон в дальнее плавание и двух своих великовозрастных сыновей с зятем в придачу, положив им повышенное жалованье и своевольно присвоив лейтенантские чины вместо выпрошенных у Екатерины II мичманских.

— Московия — страна богатая! — внушал он своим родственникам за утренней овсянкой. — Там всего навалом, а золота — что грязи!

Между делом отстроил Эльфинстон за казенный счет себе два особняка «для представительства» в Лондоне и Портсмуте, вступил в акционеры Ост-Индской компании. Широко жил контр-адмирал, с размахом!

Из журнала капитан-командора С. Грейга: «По позднему времени года эскадра имела крепкие ветры на переходе в Копенгаген; корабль “Тверь” потерял мачты, почему должен был возвратиться в Ревель, где зазимовал и не участвовал более в этой экспедиции. Капитан Игнатьев предан военному суду и присужден к лишению чинов за дурное утверждение мачт, а равно и за то, что не употребил всех средств, чтобы идти под фальшивым вооружением в Копенгаген. Императрица смягчила его участь и только отставила от службы. Корабль “Не тронь меня”, на котором адмирал имел свой флаг, получил большую течь и на переходе имел более пяти футов воды в трюме; другие суда также много терпели от течи, однако после десятидневного перехода прибыли 19 октября в Копенгаген. Фрегат “Африка”, разлучившийся с эскадрою и спустившийся от сильной течи за Партии соединился с эскадрою 6 ноября. “Святослав” под командою бригадира Барша, исправив повреждение в Ревеле, вышел оттуда 16 октября, прибыл в Копенгаген 2 ноября и соединился с эскадрою контр-адмирала Эльфинстона.