Чешские легионы в Сибири (Чешское предательство) - [8]

В то время, как в Петербурге и центральных учреждениях, до главной квартиры включительно, относились к чешским формированиям сочувственно, — сама армия смотрела на них недоверчиво и презрительно. Особенно, когда к первым чехам-добровольцам стали подмешивать военно-пленных чехов, строевые начальники стали относиться к ним прямо с опаской. Руководящей мыслью при этом были слова, высказанные одним из старых и доблестнейших боевых русских генералов: «Чорт их знает, этих «братушек»! Кто раз изменил, тот легко сделает это и в другой раз. Да и нельзя быть уверенным, что среди этих чехов нет шпионов». Мнение армии взяло верх, и поэтому долгое время дальнейшие формирования чешских частей в России не были дозволены.

Масарик в своей книге[4] пишет, что такой же взгляд вначале существовал и такие же аргументы проводились по отношению к пленным чехам и в Италии, Англии, Америке и даже во Франции.

Что касается до роли чехов, солдат и офицеров Австро-Венгерской армии, то, верно, были случаи перехода на вражескую сторону их частей, их измены знамени и присяге. Но обычно не идейные, а чисто шкурные мотивы двигали этими дезертирами, мелкое и низкое желание спасти свою «драгоценную жизнь».

Помню, какое чувство омерзения вызывали подобные случаи у нас на фронте мировой войны. Среди многих эпизодов галицийского наступления летом 1910 года был в нашей дивизии (3-й финляндской стрелковой) 27 июля ст. стиля упорный бой за дер. Лазарувку у Золотой Липы. После горячих атак и контр-атак с обеих сторон, мы заняли эту деревню и захватили свыше двух тысяч пленных. Германский егерский батальон с австро-венгерскими частями был двинут из резерва против нас. Завязался вновь напряженный бой. Последняя схватка происходила на глазах у пишущего эти строки. Наш 9-й полк удачно охватил фланг и вышел в тыл неприятельской позиции. Благодаря умелому маневру, мы захватили снова много пленных, хотя все они дрались и упорно, и хорошо.

И вот, когда участь боя была уже решена, дальнейшее сопротивление становилось совершенно бесцельным, наши стрелки принимали и вели сдавшихся в плен, — и все неприятельские офицеры и солдаты были мрачны, усталы и подавлены. Вдруг два фендрика, чехи, вырвались из толпы пленных, кинулись к нашим офицерам с объятиями, с поклонами и попытками целовать руку. Они кричали что-то о своей дружбе, о своей горячей любви к России, о нежелании воевать. Все было ложью, — в их глазах стояло лишь опьянение страхом боя и радостью сохранения жизни.

Неправдою было мнение, будто чешские части, служившие в австрийской армии, сдавались добровольно и без боя. Они вели себя сообразно с тем, в чьих руках были. Вот другой случай. Против нашей дивизии на р. Стрыпе у дер. Гайворонки стоял чешский полк (насколько помню, 88 пехотный), держался крепко всю зиму 1915-16 г.г. и дрался с отличным упорством. Когда в мае наши полки после трехдневных боев переправились через Стрыпу и начали удлиненными пироксилиновыми зарядами рвать тридцать рядов колючей проволоки, — все чехи этого полка успели отступить в тыл своего расположения; мы взяли их пленными лишь несколько десятков. В тот же день и тем же ударом наша дивизия захватила у дер. Висьневчика на Стрыпе почти целиком 10-й гонведный венгерский полк. А ведь венгры были известны, как отличные солдаты. Тогда же мы все высказывали мысль, что рассказы о добровольной сдаче чешских частей — басни. Это была своего рода игра с двойным обеспечением: драться хорошо до победы своих, а в случае поражения или в трудную минуту — прикрыться славянским братством, чтобы и в плену не было плохо.

Несмотря на все хлопоты и интриги, на низкопоклонство чешских политиков типа Масарика и Бенеша, на влияние через Англию и Францию, русское правительство долго не позволяло дальнейших чешских формирований. Только вначале 1916 года чешская дружина была переформирована в чешский стрелковый полк, но все командные должности в нем были замещены русскими офицерами и командный язык был русский. Чем дольше затягивалась война, тем настроение в Петербурге становилось тревожнее, неувереннее, тем все больше и больше делалось ошибок под влиянием утомления и страха за исход войны. Именно вследствие этого и были разрешены летом 1916 г. дальнейшие чешские формирования, — полк развернули в бригаду.

III. Выступление чехов (Ноябрь 1917 — Июнь 1918) Роль австрийских чехов во время войны — Приезд Масарика в Россию — Заигрывание чехов с большевиками — Муравьев — Стремление «легионеров» уехать из России — Ультиматум большевиков — Русские национальные организации — Выступление против большевиков — Свидетельство современника — Отчет русского строевого офицера — Подъем национальных сил России

Образованный заграницей чешский национальный совет через свое Московское отделение поднес русскому царю 22 ноября 1916 г. заверения в лояльности и верности. Надо заметить, что в те годы чешские деятели заграницей представляли свою цель в образовании самостоятельного богемского королевства с королем из иностранной династии, указывая на Дом Романовых.

А вот какое свидетельство находим у объективного швейцарского ученого: «Пражский бюргермейстер выражал императору Францу-Иосифу чувства верности и преданности неукоснительно при каждом успехе австрийского оружия. В январе 1917 года «Narodni Listi» писал… «Действия профессора Масарика грязнят честь чешской нации. Любовь всего чешского народа к династии и отечеству крепка и непоколебима. Все, кто заграницей говорит другое, лгуны и предатели. Мы решительно отрицаем, что такие люди имеют право говорить от нашего имени…»