Черви-Завоеватели - [3]

Это было то же самое настойчивое желание, которое разбудило меня на тридцатый день. Мое тело умоляло меня, обещая, что если я просто дам ему немного никотина, это избавит меня от головной боли, бессонницы, зубной боли (потому что даже когда носишь вставные зубы, ты все равно можешь чувствовать фантомную зубную боль), боли в горле, боли в груди, диареи, ночного пота и плохих снов. Я знал, что это ложь. Эти вещи появились не от отказа от никотина. Они появились со старостью.

В любом случае я не знаю, могла ли доза никотина как-то повлиять на ночные кошмары. Мне снилась Роуз, по крайней мере раз в неделю после того, как она ушла. Так было и тогда, когда мой мальчик, Дaг, погиб во Вьетнаме, хотя с годами кошмары прошли. Как бы ужасно это ни звучало, сейчас бывают моменты, когда мне приходится смотреть на его фотографию, просто чтобы вспомнить, как он выглядел на самом деле. Я больше не могу вспомнить, как звучал его голос. Я думаю, что все это последствия старости. Но, в любом случае, это не имело значения. Даже если бы никотин мог прогнать сны, ближайшим местом, где можно было купить банку жевательного табака, была заправка "Пондероза" в Ренике.

Реник – следующий город после Панкин-Центра. Он был в сорока пяти минутах езды вниз по склону горы по мокрой и скользкой дороге. Я избегал этой поездки с тех пор, как начался дождь. Но на тридцатый день, охваченный какими-то действительно неприятными симптомами нехватки никотина, я вышел под ливень. Мне потребовалась целая минута, чтобы добраться до своего пикапа "Форд" (я не водил "Таурус" с тех пор, как умерла Роуз), и к тому времени, как я забрался внутрь, я промок до костей. Я вытер очки салфеткой из бардачка. Затем повозился с ключами, скрестил пальцы, помолился и начал. Грузовик ожил, отплевываясь и кашляя, и совсем не обрадовался ситуации, но все равно тронулся. Я проверил манометр и увидел, что у меня осталось три четверти бака. Этого хватило бы, чтобы доставить меня в город и обратно.

К тому времени большая часть камней на нашей гравийной дорожке была смыта, остались только грязь и колеи. Даже после того, как я перевел трансмиссию на полный привод, шины крутились и проворачивались. Я не думал, что смогу выбраться на главную дорогу, но в конце концов я это сделал.

Вздохнув с облегчением, я начал спускаться по горной дороге к Ренику. Я покрутил радио, надеясь услышать чей-нибудь голос или даже какую-нибудь музыку, но там были только помехи. В течение нескольких недель я задавался вопросом, что происходит, с тех пор как отключилось электричество и телефонные линии. Прошло уже некоторое время с тех пор, как я в последний раз слышал чей-то голос, и мне было одиноко. Я привык бродить по дому и разговаривать сам с собой, просто чтобы облегчить пустоту, и меня тошнило от звука собственного голоса. Даже одно из помешанных ток-шоу, которые, казалось, завладели радио в эти дни, было бы желанным. Вместо этого единственными звуками, составлявшими мне компанию, кроме помех радио, были дождь и дворники на ветровом стекле, которые отбивали устойчивый ритм, пока я вел машину.

Я знал, что если бы Роуз была еще жива, она бы сказала мне, какой я упрямый. Упрямый старик, делающий глупости – и все потому, что пристрастился к табаку. Но вот в чем дело. Когда ты становишься старым, когда становишься пожилым, ты теряешь контроль над всем. Все, что тебя окружает, больше не твое. Твой мир, твое тело, а иногда даже твой разум. Это заставляет тебя упорствовать в том, что ты все еще можешь контролировать.

Может быть, это звучит банально, но большую часть пути мое сердце билось где-то в горле. Во времена до дождя, когда наступала зима и наваливало много снега, мы с Роуз не ездили в Реник. Для людей нашего возраста извилистая однополосная дорога была опасной даже в самых лучших условиях. Но после тридцати дней дождя это был кошмар, хуже, чем самая сильная метель в Западной Вирджинии.

С одной стороны горной дороги раньше не было ничего, кроме кукурузных полей и пастбищ. Другая сторона представляла собой крутой спуск вниз по лесистому горному склону, с единственным стальным ограждением в качестве буфера. Теперь дождь затопил поля и пастбища, смыв не только посевы и траву, но и верхний слой почвы. Потоки коричневой воды стекали с горы, и огромные серые скалы выступали из грязи, как обнаженные кости динозавра. Вырванные с корнем деревья были разбросаны поперек дороги, и мне пришлось ехать по обочинам, чтобы объехать их. Самый большой старый дуб полностью преградил мне путь.

Завернув за угол, я заметил дерево. Я ударил по тормозам, и грузовик, резко развернувшись, заскользил к ограждению. Крича, я вцепился в руль и сделал то, что сделала бы Роуз – отругал себя за то, что был упрямым, глупым, упертым стариком. Грузовик завертелся. Передний бампер врезался в дерево, а задний смял ограждение. Я закрыл глаза, дышал и ждал, когда грузовик опрокинется набок. Мое сердце бешено заколотилось, и я почувствовал укол боли в груди. Это был глупый способ умереть, и я надеялся, что Роуз будет ждать с другой стороны, качая головой, как она обычно делала, чтобы показать, что я сделал глупость. Но я не проломил ограждение и не скатился с горы. Вместо этого грузовик заглох. Я открыл глаза и обнаружил, что смотрю в том направлении, откуда приехал.