Чертова метелка - [2]
Когда луч света упал на это растение, оно, как и все другие цветы возле нашего корабля, быстро свернуло листья — совсем как игрушка «тещин язык» — от кончика к основанию, так что стебель оказался окруженным такими упругими завитками. И сама метелочка собрала свои волоски и подняла их кверху, так что получился алый нераскрытый тюльпан, усыпанный черными бусинками. И что тогда меня поразило: у этой метелки был вид… вот именно, у нее был вид, было настроение, ну, не знаю, как тебе это сказать, ведь так бывает только у людей, и словами этого не передашь; просто надо было видеть, какая она стояла — девочка-недотрога, такая заносчивая, тоненькая…
Бисеринки прижались плотно друг к другу, и цветок стал как каменный — не отодрать ни одной из ниточек; а вот листья оказались податливыми, и когда их развернешь, напоминали ладошку — они были вогнутыми и словно просили, чтобы я в них что-нибудь положил. Я немного подумал — и принес из озерка воды. Налил в листик-ладошку — ничего не произошло. Мне вдруг стало стыдно за свои детские забавы, я махнул рукой и полез в машину. Когда запускал двигатель, оглянулся — она так и стояла, свернув все свои листья, а один был вытянут в сторону, как лапка. Что-то вроде дорожного знака. Я засмеялся и укатил.
Ребята день и ночь грузили образцы в контейнеры — ты ведь знаешь, там все активное, даже цветы. Мыли и грузили. Мыли и грузили. Маркер был жаден, Хейф — осторожен, Грид со своей ногой валялся в рубке, а я мотался «за кипяточком» — вода-то в озерке была чуть ниже ста градусов. По прямой до моей «лунной горки» было метров восемьсот, не больше, но вездеход, черт его подери, не мог идти по венерианской грязи, а наше плато сужалось, переходило в такую каменную дорогу и, загибаясь, как кошкин хвост, упиралось прямо в озерцо. С этой каменной дороги нужно было не сбиться, потому что справа и слева шли грязевые болота, в которых мы уже потеряли одну машину. Еще слава богу, что она шла на автоматическом управлении. Так что при таком мизерном расстоянии до озерка я все-таки делал не больше одного рейса в день — ведь и кроме воды у меня хватало забот.
И каждый раз — эта метелка. Первое время она стремительно сворачивала свои листья, как только на нее падал свет прожекторов. Я набирал воды в резервуары, а потом позволял себе минут десять позабавляться с ней. Сначала мне показалось, что листья сворачиваются уже не так упруго. Дня через два-три они стали сами развертываться, лишь только я прикасался к ним. Я наливал в них воды, трогал пальцем бисеринки и уезжал. Я делал все это торопливо, и если бы кто-нибудь из наших застал меня за этим занятием, мне было бы стыдно. Почему? Не знаю…
И вот однажды… Я словно знал, что так будет. Я не стал до нее дотрагиваться, я просто подошел и остановился совсем близко от нее. И она вдруг раскрылась — не только листья, но и сам цветок. Волоски с бисеринками опустились, и получилось что-то вроде хризантемы, лохматый такой цветок диаметром в десять — пятнадцать сантиметров.
Только нет, все это было не так… Она не просто развернула листья и распустила цветок. Она сделала это для меня. Не понимаешь? Сделала ДЛЯ МЕНЯ. Ну вспомни, старина, как ты лет десять назад шлялся по дансингам. Вот вспомни и представь себе, что ты видишь у противоположной стены настоящую девушку. И идешь к ней. Она вовсе не смотрит на тебя, но как-то наклоняет голову, и темная прядь волос касается плеча, и это для тебя. И руки она складывает ладошку на ладошку и подносит туда, где на платье легкая поперечная складочка под самой грудью — и это для тебя; и туфельки делает вот так — и это для тебя; и все это потому, что она еще маленькая и совсем дурочка, и тебя охватывает умиление, потому что это так здорово, когда ты еще ни о чем не просишь, но уже знаешь, что это все — для тебя.
Хотя, впрочем, все это умиление — это я только сейчас придумал. Тогда его у меня и в помине не было, мне даже было жутковато, что какая-то метелка так себя ведет. Я налил воды в красные ложбинки ее листьев и быстро забрался в машину. И еще оглядывался, словно за моей спиной могло что-то произойти. И умчался. Едва в болото не врезался.
С тех пор она распускалась сразу же, как только я к ней подходил. Видела? Конечно, нет. Просто улавливала тепловое излучение. Или еще что-нибудь вполне реальное. И что распускалась — просто условный рефлекс. Я — и вода. Вероятно, всем им чертовски необходима была вода.
Ты сейчас мне скажешь, что растения не могут вырабатывать условный рефлекс? Знаю. Но это было так, и моя метелка была обыкновенным растением, так сказал сам Маркер. Он притащил этих метелок штук пять, разодрал их, обнюхал и в микроскоп рассмотрел. И когда я уже в обратном полете попробовал рассказать ему про то, как приручил свою метелку — он только сделал пальцами вот так: тронулся, мол, парень.
И все-таки это был условный рефлекс. А что мне было надо? Откуда я знаю, что мне было надо? Но лететь на другую планету, и этот адский спуск сквозь толщу раскаленных паров, и эта грязь, и эти красновато-лиловые сумерки, и эта усталость, усталость, усталость… И награда — дурацкая метелка.
