Чертов узел - [10]

«Спокойно!» — сжав зубы, взял он себя в руки. Винтовка была заряжена, но затвор был заперт со спущенной пружиной. Он торопливо передернул его, хотя понимал, что выстрел в такой ситуации равноценен самоубийству.

Оберегая курок взведенной малокалиберки, он взял правей прежнего курса, то есть почти в обратную сторону, показывая, что уходит от медвежонка. Медведица поняла его маневр. Опять под скалами затрещали кусты, он увидел ее — огромную бурую толстушку с подслеповатыми глазками. Виктор выругался дрогнувшим голосом и скачками побежал вниз.

Преследовать его медведица не стала, но спустилась метров на пятнадцать по склону. Пришлось выходить к высохшему ручью в старое русло, к острым камням, густо заросшим травой и колючим кустарником. Торопливо продираясь сквозь них, Виктор поглядывал на склон. Там, под скалами, скрываясь за деревьями, параллельно его пути тенью следовала медведица.

Вскоре она отстала.

— Хорошая мамочка, — дрожащим голосом прохрипел Виктор. — Мать твою за ногу!

Он опять выбрался из низины, поднялся к тропе и пошел к реке. Еще раз оглянувшись, сел и рассмеялся. Предохранителя у спортивной винтовки не было. Виктор откинул затвор — патронник был пуст. Видимо патрон вылетел, когда он, торопясь, взводил винтовку. «Ну и дела! — пробормотал Виктор, расстроенный недостатком хладнокровия в критической ситуации.

— Так ты еще и паникер?»

2

В начале июня Виктор вскопал огород и пошел на ферму, чтобы взять у Алексея семенной картошки. Продукты еще были. Был даже сахар. Можно было подождать с посадкой еще неделю. Но он спешил, устав от одиночества так непростительно быстро, что беспричинная тоска стала его пугать.

Зной южного лета поднимался в горы. В низинах к полудню было уже очень жарко. Виктор заметно постройнел. Новенькая полевая одежда слегка обносилась и немного балахонила на нем, но была аккуратно выстирана и заштопана. Волосы отросли и выгорели прядями. Курчавилась светлая бородка, облупился нос, шелушились щеки. Зато глаза, будто ветрами отмыло, — они блестели на почерневшем лице голубыми камушками. А вот ботинки безнадежно развалились. Ведь были почти новые рифленки из свиной кожи. Пришлось подвязать проволокой подошвы — чтобы дотянуть до фермы.

За ручьем белые метелки тысячелистника поднимались выше колен. Здесь жара была еще злей и утомительней. Солнце припекало так, что Виктору пришлось вытащить из пустого рюкзака солдатскую панаму. Кошара перед фермой была заселена чабанской семьей. Вокруг расстилались поля, засеянные какими-то злаками. Напрямик, через поле, вытаптывая поднявшийся посев, клином мчалось стадо черных молодых свиней. Впереди несся низкорослый сеголеток, в котором вряд ли осталась даже четверть чистопородных, домашних кровей.

Возле кошары с подвывом и опаской залаяли чабанские собаки. Хозяйка, в повязанном на голове платке, истерично закричала, зазывая детей в дом.

Стадо выскочило из посевов и помчалось к жилью. Женский платок высунулся было и опять пропал в проеме двери. Мешок с комбикормом у крыльца зашевелился, как мяч, и пропал. Собаки отступили за кошару…

Какой-то хряк схватил баранью голову с кручеными рогами, положенную в тени и высоко, чтобы не соблазнять собак, — поволок ее за коновязь.

Посмеиваясь, Виктор опустил бинокль, обошел стороной временное чабанское жилье. Зная Алексея как человека опрятного и хозяйственного, удивлялся — до какой степени тот запустил свое хозяйство.

Полуденный зной обжигал плечи сквозь рубаху. Свинарь валялся на кошме в юрте с оголенными решетчатыми стенами и наслаждался чтением.

Где-то лениво кудахтали куры, в кустарнике у реки повизгивали свиньи.

Виктор подкрался к ферме незамеченным, громко свистнул. Захлопали крыльями, понеслись куда-то за сарай куры. Громче завизжали свиньи, выбегая из лесу. Разомлевший от жары Алексей невозмутимо поднял голову, зевнул:

— А, это ты… Давненько.

— Здорово, чушкарь! — белозубо оскалился Виктор.

— Привет, бродяга!

— Там твои хряки устроили погром! — гость кивнул в сторону кошары, думая, что озадачит хозяина.

Но тот злорадно усмехнулся:

— Поделом! Эти соседушки у меня трех свиней застрелили. Скоро со всей округи будут съезжаться: одни охотиться на моих свиней, другие мясо просить.

Алексей загорел так, что плечи и живот отдавали синюшной чернотой, при этом волосы так выгорели, что голова напоминала одуванчик. Он хмуро громыхнул канистрой, заливая керосин в примус, разжег его и поставил на голубую корону горелки чайник.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — с любопытством стал разглядывать Виктора. — Не надоело скитаться в одиночку? А знаешь, ты на Алика походить стал, — уставился на ноги Виктора в рваных, расползшихся по швам ботинках.

— Ты на себя прежнего тоже не очень-то походишь! — съязвил в ответ Виктор.

— Пойдем в юрту, что ли. В доме духота… Новости есть для тебя, — Алексей заговорщически ухмыльнулся. — Траву не резал? Не вздумай.

Суверенитет, о необходимости которого так настойчиво талдычит радиостанция «Маяк», берет за горло не только глупых кооператоров, но и умных травников. Местное население уже возмущено: приезжают тут всякие неизвестно откуда, нашу траву собирают, а нам ничего за это не дают. Ваша контора со здешними властями делиться прибылями не желает, она — союзного подчинения. Вот и началась чехарда: у Толи Колесникова полмашины эфедры арестовали, выписали штраф на четыре тысячи рублей.