Чертополох - [15]

— В город…

— А именно?

— Да, так… — замялся Ардальон Егорович, — на Невский.

— Ну, так решено: едем к нам обедать! Как делишки? Впрочем, вижу. Молодчина! А помнишь саратовского буфетчика? Ха-ха! Сейчас наша остановка. Софья Павловна, подвигайтесь!

День Ардальона Егоровича начинался прекрасно. Продолжение было еще лучше. Оказалось, что бывший оперный хорист Буркачев уже второй год в столице, «окопался» санитаром в одном из частных лазаретов и живет, как у Христа за пазухой.

В чистенькой белой комнатке, уставленной «гигиенической» мебелью, хозяина встретил обрадованный такс и заворчал на суфлера.

— Не бойся, — сказал Буркачев, — он только ворчит, а зубы у него старые… Садись сюда к окошечку и кури, можешь даже вздремнуть, а я на минутку в палату… Паренек один, совсем уж было на выписку, да вздумал в трамвай на ходу вскочить… Ну, и снова-здорово!.. Я сейчас… Софья Павловна! — крикнул он в соседнюю комнату. — Рыжичков нам не забудьте… И зеленого лучку! — И, хлопнув гостя по плечу, подмигнул левым глазом.

— Смекаешь, что к чему?

— Есть? — блаженно улыбнулся Ардальон Егорович.

— Эге! На апельсинной корке, со льда… Жди!

Угостили суфлера на славу. И грибки, и огурчики; телятина и поросятина, и борщ и кисель… И даже белый пшеничный хлеб, чего он уже с месяц не едал. А во время обеда хозяин дважды подходил к шкапу и подливал в графинчик.

— Матерь Божия! — умилялся Ардальон Егорович. — Чего у вас нету? Вот, жизнь-то.

— Да-с, я на эту войну не в обиде, — признался хозяин. — Поотъелся здесь. Никаких очередей не знаем. Всего везут пока… Только вот, эвакуацией стращают, а то ничего… Жить можно! Раньше-то строгости были, старший врач — собака. А теперь мы его скрутили, по струнке ходит. Свобода! Пациенты мои в одних халатах на солнышко выползают и, как тараканы, во все стороны. До ночи не соберешь. Торговлю завели, кто чем… Одно слово — республика! А Софья Павловна у нас президентом. Только ее и побаиваются. Она у них в наказанье ноги запирает.

— Как? — поперхнулся суфлер.

— А так. Возьмет протезу и под замок. Товарищ и сидит, кается…

Софья Павловна шмыгнула черными маслянистыми глазками.

— Не слушайте его. Он сам их голосом ушибает. Начнет орать — мне даже страшно.

— А петь бросил? — спросил Ардальон Егорович.

Буркачев отмахнулся.

— Где там… Разве для больных иной раз «Марселя» тявкнешь, или Шумановских гренадеров. Это они любят. Пианино у нас было, да недавно отобрали. Баронесса одна жертвовала, а мужички у нее усадьбу распотрошили, ну барыня и обиделась. Эх, Ардальоша!.. Сказано: гора с горой… Где ж ты живешь-то? И дочка с тобою? Помню я, бывало, словно Велизарий…

— У родных живу, у зятя… — ответил суфлер. — Человек он простой, товарищ и все прочее… А в общем ничего. С напором человек. Уверовал и шабаш! У него и живу, временно, конечно. В Москву собираюсь. За меня там приятель один хлопочет. Вовка Маурин. Слыхал?

— Слыхать не слыхал, а на афишке видывал. Так ты, стало быть, пока в ожидании? У моря погоды?..

— Говорю тебе: хлопочет. Не веришь, могу письмо показать, на днях прислал, пишет, что дело на мази. Вовку — нарасхват. Он теперь с экрана не сходит, ему стоит пикнуть…

После обеда Буркачев вызвал в соседнюю комнату Софью Павловну и погудел за дверью своим протодиаконским басом, после чего вышел к гостю красный и сердитый, но хлопнул его по плечу.

— Идем! — сказал он. — Я тебя провожу. Беда с бабами… А туда же о равноправии пищат.

Выйдя на улицу, Буркачев разжал огромный волосатый кулак и показал суфлеру пачку кредиток.

— Хватит? — подмигнул он весело. — Тут, брат, неподалеку кабачок один имеется, кавказский. Какого ты мнения насчет кахетинского? А?

— Год не пивал! — подпрыгнул Ардальон Егорович. — Только уж того, извини, на мой счет.

— Да ну! — пустил санитар с «мефистофельским» сарказмом. — А ты знаешь ли цену-то?

Суфлер замялся:

— Ну, рублей пять?

— Хо-хо!.. Старая ты собака, а все глупая. Шагай лучше!

Ардальон Егорович сконфуженно умолк и едва поспевая за длинноногим санитаром, подумал: «Бывают же дни… Уж коли человеку повезет, так»…

— Стой! — сказал Буркачев. — Здесь. Держи фасон! А то, если кто в градусах уже… Не дадут.

В кабачке приятели засиделись до ужина. Заказали шашлык и снова пили. Сначала за искусство, потом за Реймский собор и, под конец, за здоровье Софьи Павловны.

— Святая женщина! — гудел санитар, обсасывая свои понурые хохлацкие усы. — Меня четвертовать мало… Если бы не она, быть мне под судом. Я еще при старом режиме старшего врача послал в нехорошее место. Дунувши был. Она упросила. Ты не смотри, что она из шкловских мещанок. Она, брат, акушерские кончила и на медицинские метит…

Из кабачка вышли последними, задолжав грузину за одну бутылку, взятую с собой, и на улице решили ехать к суфлеру.

— Познакомлю тебя со своими, — уговаривал Ардальон Егорович. — Сам увидишь, какие это люди. Особенно, зять мой… Он хоть и парикмахер, а по уму Ллойд-Джордж… Угостим его, — хлопнул он себя по карману с бутылкой. — А то он все больше одеколон… А после этого зелья, ты знаешь, на другой день ничего горячего нельзя… ни чаю, ни супа… Огнем палит. Едем!

Ехали в трамвае и потом долго шли по кривым темным улицам. Суфлеру изменяли ноги, и он едва не сполз в канаву. Буркачев успел схватить его за рукав макинтоша.