Черти поневоле - [11]

— Ну вот! — развел руками Костя. — Что же это получается? То — есть, то — нет. Так было у вас ружье или не было? А если не было, то все равно назовите калибр и марку.

— Ладно, — махнул рукой Захар Игнатьевич, — что мучить парня? Может, действительно у него травма, вот и болтает не разбери что. Ты, Евстигнеев, отведи человека в медпункт, пусть Надя посмотрит!

Сказав это, директор улыбнулся Эдику такой широкой улыбкой, что тому невольно вспомнился вылезший из берлоги Потапыч.

Через минуту Евстигнеев и Эдик шли по главной улице, потом свернули направо, потом налево и оказались в тихом зеленом уголке.

— Авторский переулок, — прочел Эдик и непонимающе уставился на Евстигнеева.

— Тут разные писатели жили, — лениво пояснил Евстигнеев, — много их было, вот и назвали.

— А какие писатели? — невольно полюбопытствовал Эдик, оглядывая курчавую, всю сплошь в акациях улочку.

— Ну Лев Толстой, — сказал Евстигнеев, осторожно обходя лежащего в пыли петуха. — Пушкин, Лермонтов…

— А Достоевский? — съязвил Эдик, демонстрируя начитанность.

— У Достоевского характер был вредный, — сварливо заметил Евстигнеев, — он жил на другой улице и с Толстым не здоровался. Принципиально. Ну вот мы и пришли. — Он показал на выкрашенный белой краской дом. На доме висело две таблички. На одной, с красным крестом, было написано «МЕДПУНКТ», а на другой, поменьше — «Дом-музей В. А. Жуковского».

— Ерунда какая-то получается, — возмутился Эдик. — У вас что, все писатели жили?

— Все! — невозмутимо ответил Евстигнеев.

— Не верю! — заупрямился парень.

— Значит, вы — атеист, — спокойно констатировал Евстигнеев. — Здешние жители, например, все верят… Да вы проходите, проходите! — И он подтолкнул Эдика к двери.

Внутри было тихо, бело и пахло йодом. Девушка в очках сидела за столом и что-то быстро писала в толстую конторскую книгу.

— Садитесь, — кивнула она головой, — я сейчас. — Наконец она закрыла свой гроссбух и холодно улыбнулась: — Что у вас?

— Да вот, — сказал Евстигнеев, решивший помочь незнакомцу, — парня укусил дикий зверь.

— Дикий? — вытаращила глаза девушка. — Какой зверь?

— Медведь, — промычал детина.

— Так… Ясно. Он на вас напал сам?

— Сам. — Эдик отвел глаза в сторону.

— А вам не бросились в глаза э… Ну, скажем, странности в поведении зверя?

— Еще как бросились! — пожаловался Эдик. — Он разговаривал!

— Ну что ж, — вздохнула девушка, — все ясно. Зверь бешеный. Придется делать прививку.

Не глядя, она достала с полки медицинскую карточку и принялась ее заполнять.

— Имя? — спросила медсестра, нацелившись авторучкой в чистую графу.

— Эдик! — представился парень. — Можно Эдуард.

Медсестра зарделась, но тут же взяла себя в руки и остекленевшим голосом поправилась:

— ФИО!

— Что? — не понял парень и приложил ладонь к уху.

— ФИО! — повторила девушка еще более стеклянным голосом. Казалось, он вот-вот разлетится на мелкие сверкающие осколки. — Фамилия, имя, отчество.

— Эдуард Васильевич Скоробогатов, — с расстановкой произнес Эдик. — У меня даже права где-то есть… — Он захлопал себя по карманам.

— Не нужно, — остановила его девушка. — Профессия?

— Новый русский! — осклабился Эдик, невольно расправляя плечи и набирая полную грудь воздуха.

«Ишь как надулся, вот-вот взлетит», — подумал Евстигнеев и придвинулся поближе, чтобы в случае чего успеть схватить нового русского за штаны. Но тут Эдик шумно выдохнул воздух и добавил:

— Место работы — «Флибустьербанк».

Девушка старательно записала анкетные данные и в упор посмотрела на Эдика. Теперь она смотрела на него как на вещь, как на сломанный механизм, который нужно отладить. Эдик такого взгляда не выдержал и, отвернувшись, нервно застучал ногой.

— Раздевайтесь, — сказала медсестра, равнодушно доставая стетоскоп. — Да нет… Только до пояса. Прилягте. Вот так. Теперь дышите!

Она прижала стетоскоп к розовой, младенческой груди Эдика и задумалась.

— Не дышите. Еще раз не дышите! Теперь дышите часто. Еще чаще! Вы что, быстрее не можете? Вот так…

Багровый Эдик работал, как поршневой насос.

— Теперь не дышите!

Эдик почувствовал, что поплыл. Ему вдруг стало хорошо и спокойно; в ушах стоял нежный мелодический звон, словно сотни серебряных колокольчиков вздрогнули вдруг.

— Что это вы такой слабый? — донеслось до него словно сквозь вату. — Вон побелели аж!

«Побелеешь тут», — с обидой подумал Эдик, пытаясь зацепиться за реальность.

— Все ясно, — четко сказала медсестра, — вчера вы приняли триста граммов «Жириновской» под малосольный огурец!

— Точно! — изумился Эдик. — А как вы догадались? Неужели видно?

— Работа такая, — рассеянно сказала медсестра и куда-то вышла.

Евстигнеев услышал, как она гремит банками и что-то бормочет себе под нос.

Наконец девушка вернулась, неся в руке литровую банку с темно-зеленой жидкостью. Жидкость тяжело колыхалась, и время от времени в ней вспыхивали ярко-желтые прожилки.

— Выпейте, — сказала медсестра строго, — перед уколами надо дезактивировать организм.

Эдик взял банку и обреченно посмотрел внутрь. Понюхав, он высунул язык и осторожно лизнул содержимое. Глаза его тут же разбежались в разные стороны, как испуганные тараканы.

— Горько! — пожаловался он.