Чёрт не дремлет - [20]

— А ты его вытащил? — задал мастер конкретный вопрос.

— Не вытащил, — ответил я, до некоторой степени тоже конкретно, и хотел объяснить почему. Но он не дал мне договорить.

— Вот видишь, — сказал он с горечью и одновременно с некоторым удовлетворением, — разговоров твоих на вагон хватит, а пользы от тебя и с напёрсток не будет.

Очевидно, он боялся, что я снова буду приставать к нему, требуя интервью об успехах стройки, и запасался моральным превосходством.

Я не стал продолжать дискуссию по поводу мотор л, подвергающегося ржавению, ибо, как известно, прежде чем начинать борьбу, надо подумать, есть ли какие-нибудь реальные шансы па победу.

Потом я внимательно наблюдал за уровнем воды вокруг транспортёра: по сравнению с дунайским он был довольно стабилен. Я примирился с действительностью, как это обычно делают философы н люди, которые оказываются не в форме.

Тем более я был удивлён, когда однажды тёмной ночью кто-то энергично потряс меня за плечо. Очевидно, я проснулся не сразу, потому что посетитель стал обращаться со мной, как со скалкой для раскатывания теста. После того как я пришёл в себя, он проверил, я ли это, и попросил немедленно отвести его к упомянутому ленточному транспортёру. Мы вышли из барака, и я выполнил его просьбу. Очевидно, был отлив, ибо мотор торчал над поверхностью воды, как торпедированный броненосец старого типа, накренившийся набок.

— Преступная недобросовестность, — заявил мой спутник, освещая лужу фонариком и записывая что-то в блокнот, — небрежность, граничащая с саботажем, которая заслуживает примерного наказания и дождётся его.

Я предложил прежде всего вытащить мотор из воды. Фонарик погас и послышалось:

— Не сходите с ума, пожалуйста. Это показательный факт, который нужно публично прибить к позорному столбу!

— Правильно, — согласился я, — но металлы, как известно, в воде окисляются, то есть…

— Окисляются или не окисляются, — произнёс голос в темноте, — смотрите на это принципиальнее, шире! Здесь наносится урон народному имуществу, и это нужно критиковать безо всяких компромиссов! Не следует поддаваться мелочному практицизму…

Мы пошли спать. Перед сном я решил завтра же начать тренироваться и получить спортивный значок, чтобы меня уже нельзя было застигнуть врасплох.

Утром пришёл мой ночной знакомый; признаться, я был немного разочарован, — судя по воодушевлению, с каким он вытаскивал меня из постели, и по решительности, проявленной им при осмотре места преступления, я ожидал увидеть широкоплечего молодца. На самом же деле эго был худощавый человек в кожаной фуражке с проволочными очками на прямом, узком носу, короче говоря, заведующий складом номер три. Он попросил чтобы я письменно засвидетельствовал судьбу ленточного транспортёра; это я сделал собственноручно и без колебаний. Я спросил его, работает ли уже мотор. Человек в кожаной фуражке сообщил мне, что он не водолаз. Я выразил робкое удивление по поводу того, что он до сих пор не распорядился вытащить мотор. Он взглянул на меня с сожалением. В дверях он остановился.

— Послушайте, — сказал он, не скрывая того, что я ему надоел, — вы представляете себе всё чертовски просто! Ведь это значило бы сознательно заметать следы. Я поставил вопрос о созыве собрания, на котором мы проведём обсуждение и сделаем соответствующие выводы! Приготовьте выступление.

Я приготовил выступление, пронизанное смелой критикой, но о созыве какого-либо собрания не было и речи. Через ‘несколько дней я встретил человека в кожаной фуражке на стройке и вежливо спросил его, как дело с собранием.

— Выясняем, — доверительно сообщил он мне. — Я просил прислать докладчика из области, но он может приехать только в будущую субботу. Так ты подготовься.

Думаю, что электромотор начал тем временем обрастать морскими водорослями, как средневековый корабль. Наступил период засухи. Серо-синяя краска на моторе потрескалась, а на лужице образовалась радужная маслянистая плёнка. Потом снова начались бетонные работы, и буйные воды едва не затопили весь транспортёр.

Через некоторое время я опять встретил товарища в кожаной фуражке. Он сделал вид, что не замечает меня, потом — что не узнает меня, потом — что его кто-то зовёт с лесов. Я осторожно взял его за рукав.

— Мотор, — сказал я укоризненно.

— Послушайте, — воскликнул он, — ведь я не бездельничаю! Но такое дело нужно основательно подготовить!

— Послушайте, — сказал я упрямо, — завтра общее собрание. Если не выступите вы — выступлю я.

Выступил он сам. Он распустил крылья, пылал огнём, гремел, как колокол, и обнажал меч, как архангел. Его голос разносился по обширному помещению, его взгляд гипнотизировал сотни присутствовавших, указательный палеи его правой руки, поднятый вверх, предостерегал в бездыханной тишине, как маяк па утёсе. Никто не отважился протестовать, даже наш главный мастер.

— Представьте себе, товарищи, — грохотал человек в фуражке, горя справедливым негодованием, — представьте себе те катастрофические для народного хозяйства убытки, которые возникают в результате такого злостного разгильдяйства! Подсчитайте, пожалуйста, сколько пота, сколько самоотверженности, сколько мозолей, скольких крон стоит каждая минута, которую такой чувствительный и нежный продукт нашей промышленности, как упомянутый электромотор, проведёт под водной гладью!.. У нас получатся колоссальные, суммы, товарищи, я подчёркиваю это, — колоссальные суммы! Но не будем углубляться в теорию! Пойдёмте, товарищи, следуйте за мной, и вы собственными глазами убедитесь в отвратительном факте, который есть и будет язвой па относительно чистом щите нашей стройки!