Чёрт не дремлет - [12]

Перевод В.Петровой

За красивые глаза

Он остановился на пятом этаже перед дверью квартиры номер одиннадцать, постоял, словно собираясь г духом, потом положил палец на кнопку звонка и нажал её.

Раздался серебристый электрический голосок, затем послышались шаркающие шаги, и двери отворились. Перед ним стоял невысокий человек со строгим лицом, в пенсне на крупном носу, одетый в домашнюю куртку неопределённого цвета. Его темя было прикрыто пятнадцатью волосками, зачёсанными строго параллельно от правого; уха к левому. На ногах красовались неправдоподобно большие пёстрые шлёпанцы.

Всем своим обликом этот человек походил на чернокнижника, который только минуту назад по непонятным причинам покинул средневековье и поспешно облачился в современное платье. Он угрюмо смотрел на посетителя.

— Извините, — сказал молодой человек, стоявший у двери квартиры номер одиннадцать. — Моя фамилия Квасничка. А вы пан учитель Ломикар Моцнк?

Чернокнижник удивился, притронулся к своим пятнадцати волоскам, как бы проверяя, на месте ли они, недоверчиво взглянул на посетителя, потом на прибитую к двери медную дощечку, где значилось: «Л. Моцик. Учитель на пенсии», потом снова на посетителя, и, наконец, спросил таким неожиданно мощным басом, что казалось, будто он только раскрывает рот, а говорит за него какой-то спрятанный в квартире великан:

— Что вам угодно, уважаемый?

— Добрый день, — сказал юноша и виновато улыбнулся. — Я — агитационная «двойка».

Остальное свершилось в одну секунду: учитель Ломикар Моцик с лёгкостью молодого атлета отступил на три шага и молниеносным движением захлопнул дверь квартиры номер одиннадцать.

Посетитель очень удивился, поправил на носу очки и снова робко позвонил. Потом он расхрабрился и названивал ещё минут пять, выбирая различные ритмические варианты, например, три длинных и один короткий или три коротких и один длинный, так как есть люди, которые отворяют двери лишь на определённый сигнал.

Наконец из-за запертой двери послышалось:

— Перестаньте, бога ради! Что вам угодно?

— Откройте, пожалуйста, — попросил молодой человек, — у меня очень важное дело.

— Знаю, упрямо ответил Ломикар Моцик, — знаю я ваши важные дела. Воззвание о мире я подписал, на выборах голосовал за Народный фронт, на «Братиславские новости» подписался, а в Обществе друзей классической литературы состою уже пятый год. Что вам ещё угодно?

— Я агитационная «двойка»: — доверительно повторил посетитель и дважды тихонько позвонил: один длинный, один короткий, как восклицательный знак. — Может быть, вы всё-таки откроете?

Прошла минута. Негромко заворчал лифт, и где-то на нижнем этаже заплакал ребёнок. Затем дверь приоткрылась на ширину ладони. В щели появился учительский глаз, увеличенный толстым стеклом. Глаз обвёл площадку и удивлённо остановился на молодом человеке.

— Какая же вы «двойка», — прогудел бас Ломи-кара, — если вы один?

Юноша несколько растерялся, но тут же преодолел смущение и незаметно всунул в щель носок ботинка.

— Мы — «двойка», — сказал он, добродушно улыбаясь, — но моя жена сейчас агитирует в другом корпусе, чтобы дело шло быстрее, понимаете?

Учитель попытался захлопнуть дверь.

— Послушайте, — сказал посетитель, наклонившись к учительскому глазу, — мы желаем вам добра.

— Вы не «двойка», — язвительно сказал учитель, — вы всего-навсего агитатор-одиночка. Таковы факты.

— Хорошо, — несмело сказал юноша. — Согласен. Но вы искалечите мне ногу. Это было бы неприятно. Мне надо обойти ещё четыре этажа. Я начал сверху.

Давление двери уменьшилось, и, воспользовавшись этим, «агитатор-одиночка» проскользнул в переднюю. Чернокнижник перестал казаться Валидубом с голосом Шаляпина и снова стал маленьким и немножко смешным. Он предпринял последнюю попытку:

— Я сдал в утиль старую плиту и шесть бутылок из-под шаратицы! [4] Что вам ещё нужно?

Молодой человек огляделся. Передняя была чисто подметена и прибрана. Через открытую дверь он увидел в комнате внушительный книжный шкаф, несколько старомодных кресел, столик и старинные стоячие часы с маятником. Молодой человек многозначительно посмотрел на кресло.

— Присядьте, пожалуйста, — обречённо сказал Ломикар Моцик, — прошу.

Минуту они сидели друг против друга.

В комнате стоял запах старого плюша и табака. На стене висел портрет: мужчина в наброшенной на плечи простыне, словно он только что вылез из ванны. У окна зеленел аквариум. Вдалеке погромыхивали трамваи и тарахтели мотоциклы — шумел город.

Ломикар Моцик был убеждён, что агитаторы — величайшее зло века. Они являются в самые неподходящие моменты, вторгаются в святая-святых личной жизни, вносят в заслуженный и законный отдых учителя шум улицы и суету будничных интересов. Новый дом, где учитель Моцик получил маленькую уютную холостяцкую квартиру, находился в центре города, лифт в нём работал, и агитаторы всех трёх окрестных районов то и дело сменяли друг друга. Одни просили учителя принять участие в демонстрации, другие уговаривали бороться за чистоту города, третьи рассказывали о международном женском дне или убеждали снизить расход электроэнергии. Учитель не спорил, но считал это грубым нарушением прав личности и квартиронанимателя, «Раньше ходили нищие и коммивояжёры, — говорил он себе, — а теперь агитаторы». Последнее было всё-таки лучше, и учитель соглашался на всё.