Чёрт красивый - [5]

Вот так, прямо вся в сомнениях – быть или не быть… И всё-таки она его укусила, изловчившись ухватила зубами поэта за нос, не так чтоб очень сильно – но вполне для него достаточно.

Возмутился тогда «певец Леилы»: не ожидал он вообще подобного противостояния.

— Что же вы сударыня себе такое позволяете? — возмутился на то Пушкин.

— А вот, так!.. — ответила ему сударыня.

— Да вы же сами Лизавета Филипповна того хотели!? Вы же сами, всегда меня об этом просили!?. Ещё с первого класса вы с этим ко мне приставать начали… И учебник с моей картинкой – измочалили напрочь…

— Да, хотела… Да приставала, — тяжело дыша призналась Лизавета, — Но ведь это было в мечтах! А на деле я девушка очень скромная… Вы таких, возможно, товарищ Пушкин, у себя там в городе своём Пушкине, и не встречали, наверное.

И даже пригрозила ему:

— А если не слезете с меня – то я вас тогда ещё сильней покусаю.

На что Пушкин отстранился да попятился, и уже было по ступенькам спустился, натягивая при этом штанишки, а далее к дверям припустил; видимо и вправду струхнул... Не в том смысле что успел закончить начатое дело – а в смысле что напугался очень.

— Ладно, — отступая произнёс Пушкин, — Извините мадам, я, пожалуй, действительно адресом ошибся, я, пожалуй, тогда в СЕЛЬПО загляну, там кажется тоже женщина продавщицей работает… быть может хоть там меня сегодня обслужат как следует…

«Конечно, там-то точно тебя обслужат по полной программе!.. — словно молнией мелькнуло в голове у Лизаветы Филипповны, — Ещё-бы… Эта самая голодная Кирпичёва раздумывать не станет: нет, нельзя его отпустить – никак нельзя».

А Пушкин уже к дверям, ещё пару шагов и совсем исчезнет. Требовалось срочно что-то предпринять, ибо в объятиях продавщицы совсем пропадёт, вот о чём подумала тогда сомневающаяся Лизавета, стоя как ей казалось на перепутье:

«А с другой стороны – как бы низко самой не упасть в глазах Александра Сергеевича – вот что главное. И вообще, что он о ней в конце концов может подумать, ежели с первого раза она ему прямо на книжках честь отдаст. Как говориться – береги честь смолоду… Эх, да хрен с ней с честью то этой самой – эка невидаль; чай не в армии, это там приходиться честь отдавать по каждому случаю – на право и на лево; а здесь разве что иногда… а потому что некому… а тут такой случай…».

— Эй!.. — бросилась она в след за поэтом, — Постойте!

— Ну, чего ещё? — обернулся Александр Сергеевич уже на пороге.

— Да пошутила я… пошутила.

И вот уже снисходительно поманила его рукой, загадочно бровью повела, глазами сверкнула, язычком слизнула; и тут же быстренько пока Пушкин не успел опомниться, ухватилась за его брюки – и обратно на стремянку его потянула.

— Да ладно Александр Сергеевич – продолжайте раз уж начали… чего уж там… продолжайте…

И сама на бедного «Белкина» сверху запрыгнула, и сама Пушкина на себя взвалила, и вот уже поехали дальше – она чуть впереди, а он чуть по отстал, но уже догоняет, и так быстро-быстро-быстро.

А она ему ещё и шепчет:

— Тише! Тише!

А ноги всё шире-шире: рубашка, брюки, трусы, шляпа, чулки, панталоны – всё это разом разлетелось по углам общественного помещения, и только бедняга «Белкин» придавленный женскими ягодицами, оказался тому не только единственным свидетелем, но и единственным, тогда серьёзно пострадавшим.

Ибо, затюкали они его, Белкина то; здесь на последней ступеньке стремянки и затюкали.

Среди всеобщего разнообразия мировой литературы и помер Иван Петрович Белкин – как пить дать помер. **

________________________

*Кажется Пушкин попросил её – просто сидеть на жопе ровно, но в точности перевода автор не убеждён, ибо французским владеет посредственно.

**Кстати: то что Белкин действительно скончался – подтвердил даже сам Пушкин в своей знаменитой прозе, которая так и называлась: «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». (Привожу данное пояснение лишь для того, что возможно не знают про кончину этого замечательного человека…)

Глава 4

ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ.

А когда буря страстей затихла, и вполне удовлетворённая Лизавета, глядя на обнажённого гения классической литературы воскликнула:

— Какой же вы всё-таки страстный дорогой товарищ Пушкин!

— Да я такой… — отвечал ей Александр Сергеевич, всё ещё тяжело дыша, но уже потихоньку собирающий по углам читального зала сброшенную с себя одежду.

Только теперь Лизавета обратила своё внимание на то что Пушкин был отчасти волосат, да что там отчасти – довольно прилично волосат. Волосы его сродни шерсти произрастали отовсюду, даже на ладонях и тех было их порядком, не говоря уже о том, что из ушей торчали целые пучки, из носа – и вокруг глаз. А ещё пахло от него неимоверно псиной, ну да к подобному Лизавета привыкла, ибо ещё с детства на зубок заучила истину, которую ей как-то по случаю преподал её папа родненький.

— Запомни дочь… — сказал он ей тогда сидя за праздничным столом, в окружении дюжины бутылок столового сухого, — настоящий мужик должен быть могуч, волосат и вонюч! И поэтому ежели что – не канючь.