Черный воздух. Лучшие рассказы - [20]

Эбернети сковырнул песчинку со сломанной ножки кресла.

– Я почти все время чувствую себя абсолютно нормально, – заметил он. – Просто странности раз за разом вокруг происходят.

– Твоя ЭЭГ демонстрирует необычный паттерн, – в «научной» манере заговорил Уильям. – Много больше альфа– и бета-волн, чем у всех остальных. Как будто ты изо всех сил стремишься проснуться.

– Да, вполне похоже.

Оба умолкли, глядя на волны прибоя, лижущие мокрые обломки кресел. Волнение унималось. Вдали от берега, на грани видимости, показался большой прогулочный катер, дрейфующий по течению.

– Итак, расскажи же, что тебе удалось выяснить, – нарушил молчание Уинстон.

Эбернети описал ему данные, полученные с орбитальной станции, и результаты собственных экспериментов.

– Значит, конца этому ждать не приходится, – кивнул Уинстон, дослушав его до конца.

– Ну, разве что выйдем из этого поля. Или… у меня возникла идея устройства, носимого на голове и воссоздающего прежнее магнитное поле.

– Идея, явившаяся во сне?

– Да.

Уинстон захохотал.

– Фред, я так привык верить в рациональное мышление! Сновидения есть некий побочный эффект электрической активности нервной системы, результат случайных электрических импульсов, возникающих в отделах мозга, отвечающих за эмоции, восприятие и воспоминания… казалось бы, в высшей степени логично! Упражнение глубинного зрения! Господи, как все это узколобо, как мелкотравчато! Отчего мы не полагали, будто сновидения – величайшие путешествия в будущее, в иные вселенные, в мир, много реальнее нашего собственного! Порой, в последние секунды перед пробуждением, они именно таковыми и выглядели – словно бы мы живем в мире, переполненном смыслами так, что вот-вот взорвется… и вот, пожалуйста! Вот, пожалуйста, Фред, это наш шанс, единственный шанс, как его ни назови. Сам плывет в руки. От идеи к символу… а люди приспособятся, адаптируются, ведь это один из главных наших талантов!

– Не нравится мне все это, – сказал Эбернети. – Лично я никогда собственных снов не любил.

На это Уинстон лишь рассмеялся.

– Говорят, сознание, бодрствование тоже некогда оказалось точно таким же качественным скачком! Бегали люди на четвереньках, словно собаки, и вот однажды – может, из-за того, что Земля прошла сквозь ударную волну от взрыва какой-то далекой сверхновой – встал один из них на ноги, в изумлении огляделся вокруг и сказал: «Я есть!»

– Вот сюрприз так сюрприз, – буркнул Эбернети.

– А на сей раз каждый из нас проснулся поутру, не прекращая грезить, огляделся вокруг и спросил: «ЧТО есть я?», – с радостным смехом продолжил Уинстон. – Да, конца этому ждать не приходится, однако я приспособлюсь… Гляди, а катер-то, похоже, тонет!

С полдюжины человек на борту катера никак не могли сбросить за борт надувной спасательный плот. Наконец после множества неудач они все же спустили плот на воду, забрались на него и заработали веслами, уходя от берега прочь, в туман.

– Страшно все это, – сказал Эбернети…

И проснулся. Лаборатория выглядела – хуже некуда. Пару рабочих столов очистили от оборудования, дабы освободить место для шахматных досок, и около полудюжины лаборантов играли между собою вслепую, с завязанными глазами, отчаянно споря, где тут какая доска.

Эбернети отправился в кабинет Уинстона за бензедрином, но бензедрин, увы, кончился.

– Как долго я спал? – зарычал он, схватив за плечо одного из своих постдоков.

Глаза постдока бегали из стороны в сторону.

– Шестнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому! – пропел он в ответ.

Тогда Эбернети двинулся в импровизированную спальню и обнаружил там Джилл. Без одежды, в одних только синих трусах, она курила, а один из аспирантов перышком щекотал ей соски.

– О, привет, Фред, – заговорила она, глядя ему прямо в глаза. – Где ты пропадал?

– Разговаривал с Уинстоном, – с трудом проговорил он в ответ. – Ты его не видела?

– Конечно, видела! Вот только не помню, когда…

Эбернети вновь взялся за дело один. Помогать никто не пожелал. Очистив от хлама одну из смежных с лабораторией комнат, он перетащил туда необходимое оборудование, запер в шкафу три огромные коробки крекеров, и сам, чувствуя дремоту, запирался в комнате на замок. Однажды он полтора месяца провел в Китае и только после проснулся. Бывало, он пробуждался в своей старенькой «кортине», обнимая руль, будто единственного на свете друга… а впрочем, все друзья его действительно куда-то исчезли. Проснувшись, он всякий раз возвращался назад и опять приступал к работе. Ухитряясь бодрствовать по нескольку часов кряду, сделать он успел многое. Электромагниты работали превосходно, необходимые поля создавали исправно, и идея генератора магнитных полей, странного вида проволочного шлема для ношения на голове, выглядела все более многообещающей.

Устал Эбернети так, что моргнуть – и то больно. Всякий раз, как его клонило в сон, он капал на руку соляной кислотой. Ожоги покрыли предплечье сплошь, но ни один из них больше не болел. Пробуждаясь, Эбернети чувствовал себя так, точно не спал уж которые сутки. Дважды на помощь приходили его аспиранты, за что он проникся к ним искренней благодарностью. Время от времени навещавший его Уинстон только смеялся над ним. От усталости все валилось из рук. Однажды он, взявшись за лабораторный телефон, попробовал дозвониться до родителей, но все линии оказались заняты, а радио трещало статикой на всех волнах, кроме единственной станции, транслировавшей в эфир только эпизоды «Одинокого рейнджера», и Эбернети вернулся к работе. Питался крекерами и трудился, трудился, трудился…