Черный ветер - [26]

Люди уснули.

А таежная глухомань, казалось, решила бодрствовать до самого утра. Тревожно кричали ночные птицы, издалека подавали голос какие-то звери, глухо разговаривал лес, и бодро потрескивал ночной костер.

Глава двенадцатая ДАЛЬНЯЯ ТАЕЖНАЯ ЗАИМКА

Над самым берегом Байкала под сенью разлапистых исполинских сосен на невысоком холме притулилась маленькая заимка. На ней - избушка в два подслеповатых окна. Одно окно - на море, другое - на юг, откуда подходила к избушке узкая тропинка. Сильно покосилась избушка. Так, словно собиралась вот-вот сползти вниз. Рядом с ней стоял такой же ветхий сарайчик, а к нему прислонены были весла, лопаты и прочий инвентарь, свисали с его крыши рыболовные сети. Возле двери избушки, прямо во дворе, оборудована была чугунная печурка, каких на Байкале много,-в них летом готовят пищу. Шагах в двадцати от избушки, на южной стороне, круто спускался к морю глубокий каменистый лог, поросший редкими кустами. По дну его мчалась с высокой горы игривая речушка. Почти у самого моря, в устье своем, превращалась она в бухту (а скорее, в бухточку), уютную, маленькую, словно нарисованную. В бухте стояла весельная лодка, а когда Горбачук бывал дома,- еще и моторная. Возле избушки мирно паслись куры. В тени сарая лежала раскормленная черная собака из породы сибирских лаек. От ее конуры шла к морю еще одна, почти незаметная тропа.

День был погожий, солнечный. Время близилось к обеду, когда наши путники во главе с Горбачуком, перейдя речку по мосткам, подошли к заимке. Их встретил улыбающийся старик бурят Золэн Бухэ. Он сидел на крыльце и вязал рыболовные сети. Увидев Горбачука и его спутников, старик оставил свое занятие и, сморщив лицо в улыбке и одновременно окинув острым взглядом незнакомых людей, поднялся с места:

- И, сколько айлшан пришел! Здра-асте, здра-асте… Наш заимка айлшан - гость будешь!.. Ай-яй-яй, Кузьма, шибко ты молодец! Сразу много айлшан тащил, цело табор…

В дребезжащем голосе слышалась радость, смешанная с сарказмом. Лицо у старика было узкое, изборожденное отметинами долгих и, по-видимому, трудных лет, волосы наполовину поседели, наполовину приобрели иссиня-буроватый оттенок, на подбородке топорщилась редкая бороденка. Только глаза сохраняли молодую цепкость и даже не выцвели от времени, не потеряли черного блеска. А вообще-то можно было дать старику лет восемьдесят или больше. Одет он был в длинную полинялую рубаху, которая, как можно было догадаться, была когда-то синей. Рубаха не была заправлена в брюки, а на тощих ногах старика красовались совсем новые мягкие тапочки из сыромятной кожи.

«Странное сочетание»,- отметил про себя Георгий Николаевич.

- Хорошо, что ты рад гостям! Они из Улан-Удэ! - крик-мул Горбачук старику, потом сказал Георгию Николаевичу: - Совсем он глухой. Кричи не кричи, стучи не стучи, все равно. Хоть из пушки пали.

Старик поморщился и непонимающе уставился на Горбачука, беззвучно пошевелил губами и только потом прошамкал, криво раскрывая беззубый рот:

- Мало-мало приустали. однако… Э-э, хубун шибко молодец, шибко-шибко молодец, парень…- И старик провел шершавой ладонью по голове Толи.- Маломало мойся, холодна вуда в речке, шибко хорошо будет…

Можно мореход и, шибко хорошо вуда море, чиста, холодна. Мало-мало купайся, туда-сюда плыви. Придешь назад я уха мало-мало вари. Хариус есть, окунь есть, сегодня утром сеть ловил.

Георгий Николаевич смотрел на старика и думал: он рад людям потому, что с их приходом кончилось его одиночество.

Но Золэн Бухэ, словно сразу утратив интерес к гостям, занялся приготовлением обеда. Баярма старалась помочь ему, терла песком заросшую старым жиром посуду. Ребята тоже не сидели без дела: принесли воды из речки, мелко накололи дрова.

И, только когда все сделали, побежали вниз по логу к морю - купаться.

- Далеко не заплывайте! И возвращайтесь скорее, обедать будем! - крикнул вдогонку им Георгий Николаевич.

Горбачук улегся спать в избе.

Георгий Николаевич, оставшись один, тоже разложил под сосною палатку, прилег и задумался.

«Наверно, нелегкая судьба забросила этого старика на берег моря,- думал учитель.- А может быть, просто привык он к этой глухомани. Здесь похоронил свою старуху, отсюда ушла на фронт и не вернулась его единственная дочь. Да!.. И такое же горе пришлось пережить Кузьме Егоровичу. Приехав на Байкал, этот смелый человек навсегда остался тут…»

Свежий ветерок и прохлада постепенно сделали свое дело. Учитель уснул.

И вот опять приснился ему тот мучительный, страшный сон, который после большого перерыва снова начал его беспокоить… Будто опять волокут его по холодному полу и звучит леденящий иезуитский смех и металлический голос… Ох, этот голос… Он режет как нож…

Георгий Николаевич проснулся в холодном поту. Что за наваждение?! Кошмарный сон прямо-таки преследует его! Уже третий раз приснился за такое короткое время… Что это за смех так неотступно следует за ним, так упрямо напоминает о себе?

Учитель поднялся. Встал. Сел. Вытер платком пот со лба. Посмотрел по сторонам. Ребят все еще нет. Около печурки хлопочет одна Баярма - варит обед. Старика не видно.