Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - [111]
Лимонов завербовал своего друга Егора Летова, солиста популярной группы «Гражданская оборона». Егор получил членский билет НБП за номером 4. Скоро его слушатели привыкнут к тому, что Егор прерывает свои выступления длинными речами против Ельцина и за НБП. Среди бывших членов партии найдется немало представителей творческих профессий. Захар Прилепин, присоединившийся к движению несколько позднее, станет одним из самых многообещающих молодых писателей России (парадоксальным образом его профессиональная карьера началась в ОМОНе). Алексей Беляев-Гинтовт получит престижную премию Кандинского за достижения в области искусства, а сам Карагодин будет одним из руководителей русского Vogue.
НБП исследовала границы свободы, и в этом смысле Лимонов и Дугин представляли собой два противоположных полюса: по одну сторону – анархия русского духа, по другую – всегда присутствующие порывы к тоталитаризму, которые вот уже пятьсот лет управляют русской душой. Партия, заигрывавшая с идеями фашизма, как рыба в воде чувствовала себя в либертинской Москве 1990-х – наглядная демонстрация парадокса свободы в сочетании с приманкой авторитарной альтернативы. Говоря словами Летова, «все, что не анархия, – фашизм, анархии же не существует». Синтез этих тезиса и антитезиса, диалектически противопоставленных в условиях ельцинской России, стал очевиден в следующем десятилетии. Нацболы первыми стали объединять молодежь, а в эпоху Путина такие движения широко распространились в ответ на призыв Кремля взять под контроль улицу. «Они украли все наши идеи», – жаловался мне в 2011 году Лимонов. Он так и остался вопиющей совестью путинской эры, самым заметным диссидентом при новом режиме, в то время как Дугин стал идеологом новой автократии.
Первый выпуск газеты, издаваемой Лимоновым (с удачным названием «Лимонка» – как ручная граната Второй мировой войны), вышел в 1994 году. Передовица обличала «старую оппозицию», противопоставляя ей «новую». Дугин развивал идею, на которой была основана новая партия, доказывая, что принципиальное отличие между старой и новой оппозицией заключается не в политической идеологии, а в психологии и стиле. «Старые патриоты» пытаются реконструировать старое, а новые патриоты – вовсе не реакционеры, «какие бы политические взгляды они ни исповедовали – от коммунизма до монархизма и русского фашизма, – они мыслят наступление нового общества как сугубо революционный, радикально революционный процесс… Их цель – создать нечто принципиально новое».
Найти источники финансирования было нелегко. «Денег фактически не было», – вспоминал Дугин. Поскольку они не могли снять офис, они решили выбить себе помещение шантажом – и, как ни удивительно, это получилось. В декабре они написали московскому мэру требование, содержащее расплывчатые угрозы насчет беспорядков, которые могут начаться в Москве, если им откажут. Лужков, кругленький, простецкого вида специалист по химической промышленности, которого Ельцин поставил во главе столицы, не желал неприятностей и, по-видимому, счел, что подарить квартиру очередной маргинальной группе радикалов-социопатов – невелика цена за обещанное хорошее поведение. Несколько недель спустя им позвонили из мэрии и назначили встречу. Жизнерадостный чиновник принял их и заверил, что «государство будет работать рука об руку с искусством». Им предложили квартиру с арендной платой 17 рублей за квадратный метр в год – «в сущности, даром», заверил Дугин оторопевшего Лимонова.
Они выбрали первый этаж на Фрунзенской улице, поблизости от отделения милиции – тоже не случайно. Дугин вспоминал, что у квартиры имелось «замечательное свойство – время от времени она вся покрывалась дерьмом, потому что где-то в сливной трубе имелась трещина». Этот «бункер», как его прозвали нацболы, стал штаб-квартирой. Прилепин описывает его в полуавтобиографической повести «Санькя»:
Он был схож с интернатом для общественно-опасных детей, мастерской безумного художника и военным штабом варваров, решившихся пойти войной неведомо куда… Было много молодых людей, которые всевозможным образом выстригали волосы на голове – либо не оставляя растительности вообще, либо оставляя челку или ирокез, или даже странные бакенбарды над ушами. Впрочем, встречались совершенно неожиданные юноши с безупречными прическами, в отличных пиджаках, а еще: простые рабочие пацаны, с простыми лицами.
Обзаведясь штабом, Лимонов и Дугин могли бы сплотиться в общей работе, но что-то им мешало. Лимонов – заклятый революционер, вечно воюющий с условностями и установлениями, инстинктивно ненавидящий всякое политическое устройство; Дугин вел себя намного сдержаннее – он продолжал читать лекции в Генштабе и не спешил окончательно рвать отношения с властью. Дугин и Лимонов неоднократно ссорились из-за недостатка экстремизма у Дугина. Дугин с готовностью признает, что останавливал самые радикальные порывы НБП. В 2010 году он сказал мне: «Во время моего членства в НБП, под моим присмотром, можно сказать, не было никаких эксцессов, ни одного уголовного дела. Лимонов планировал и то и другое, но я вовремя нажимал на тормоза. Я не собирался беспричинно нарушать закон».
