Черный столб - [87]

На протяжении последнего года учебы я избегал говорить о своих планах. Постарался даже создать впечатление (теперь-то я сожалею об этом), будто оставил мечты о космосе. Ничего не говоря отцу, я подал заявление в Астротех и был принят, как только закончил колледж.

Буря разразилась, когда в нашем почтовом ящике очутился длинный голубой конверт со штампом «Институт технологии астронавтики». Я выслушал обвинение в предательстве и неблагодарности; похоже, я так никогда и не простил отцу то, как он испортил мне удовольствие от сознания, что меня отобрали в самое изысканное и почетное учебное заведение, какое когда-либо знал мир.

Каждые каникулы были испытанием. Если бы не мама, я, наверно, наведывался бы домой не чаще одного раза в год. И всякий раз я старался как можно скорее уехать. Мечтал я: отец, смирившись с неизбежным, мало-помалу смягчится, но этого не произошло.

И вот настала минута натянутого, ужасного прощания на космодроме. Дождь, падая со свинцового неба, барабанил по гладкой обшивке корабля, который нетерпеливо ждал возможности взмыть к немеркнущему солнечному свету, подальше от всех бурь. Я знаю, чего стоило отцу смотреть, как ненавистная машина поглощает его единственного сына; сегодня я понимаю многое, что было скрыто от меня тогда.

Когда мы прощались у корабля, он знал, что нам уже не свидеться. И, однако же, упрямая гордость не дала ему произнести единственные слова, которые могли меня удержать. Мне было известно, что отец болен, но он никому не говорил насколько. Это единственное оружие, которого он не пустил в ход против меня, и я уважаю его за это.

Остался бы я, если бы знал? Строить предположения о необратимом прошлом еще более пустое занятие, чем гадать о не поддающемся предвидению будущем. Могу только сказать: я рад, что мне не пришлось выбирать. В конце концов он отпустил меня, сдался в борьбе с моими устремлениями, а немного позже — ив борьбе со своей смертью.

Итак, я сказал «до свидания» Земле и отцу, который любил меня, но не умел этого выразить. Он лежит там внизу, на планете, которую я могу заслонить ладонью. Странно подумать, что из множества миллиардов человеческих созданий, чья кровь струится в моих жилах, мне первому выпало оставить родной мир…

Новый день занимается над Азией, чуть заметная полоска огня обрамляет восточный край Земли. Скоро, как только Солнце вынырнет из Тихого океана, полоска обратится в пламенный полукруг, а между тем Европа еще готовится ко сну, не считая гуляк, которые встретят рассвет на ногах.

А вот — вон там, со стороны флагманского корабля, — и транспортная ракета идет за последними посетителями со станции. Вот и послание, которого я ждал:

КАПИТАН СТИВЕНС ПРИВЕТСТВУЕТ НАЧАЛЬНИКА КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ. СТАРТ ЧЕРЕЗ ДЕВЯНОСТО МИНУТ, ОН БЫЛ БЫ РАД ПРИНЯТЬ ВАС СЕЙЧАС НА БОРТУ.

Да, отец, теперь я знаю, что ты чувствовал; время завершило полный круг. Надеюсь, однако, что я извлек урок из ошибок, которые мы с тобой совершили тогда, много лет назад. Я буду помнить о тебе, направляясь на флагманский корабль «Старфайр» и прощаясь с твоим внуком, которого ты так и не увидел.

Перевод с английского Л. Жданова

ИЗ СОЛНЕЧНОГО ЧРЕВА

Если вы жили только на Земле, вы не видели Солнца. Разумеется, мы смотрели на него не прямо, а через мощные фильтры, которые умеряли его яркость, делая ее терпимой для глаз. Солнце неизменно висело над низкими зазубренными утесами к западу от обсерватории, не восходя и не заходя, лишь описывая небольшой круг на небе за год, который в нашем маленьком мире длился восемьдесят восемь земных дней. Не совсем верно говорить о Меркурии, что он всегда обращен к Солнцу одной стороной: планета чуть вихляется на своей оси, поэтому есть узкий сумеречный пояс, где применимы такие обычные земные понятия, как утренняя и вечерняя заря.

Мы находились на краю сумеречной области, что позволяло нам пользоваться преимуществами прохладной зоны и вместе с тем постоянно наблюдать Солнце, парящее над утесами. Круглосуточная работа для пяти десятков астрономов и иных научных сотрудников; по истечении лет этак ста мы, возможно, будем кое-что знать о небольшой звезде, давшей Земле жизнь.

Не было той области солнечного излучения, исследованию которой не посвятил бы свою жизнь кто-нибудь из сотрудников обсерватории; и уж следили мы, как коршуны. От рентгеновских лучей до самых длинных радиоволн — на всех частотах мы расставили свои ловушки и капканы; стоило Солнцу придумать что-нибудь новое — мы уж тут как тут. Так мы полагали…

Пылающее сердце Солнца пульсирует в медленном, одиннадцатилетнем ритме, и как раз приближалась вершина цикла. Два пятна, из числа самых крупных, какие когда-либо наблюдались (одно из них — достаточно большое, чтобы поглотить сто земных шаров), проплыли вдоль солнечного диска, подобные исполинским черным воронкам, уходящим далеко в глубь беспокойных верхних слоев звезды. Разумеется, черными они казались только по контраст) с окружающим их ослепительным сиянием; даже их темные, прохладные ядра жарче и ярче вольтовой дуги. Мы как раз проследили, как второе пятно исчезло за краем диска (интересно, уцелеет ли оно, появится ли вновь через две недели?), и вдруг на экваторе выросла шапка взрыва!