Черный список - [71]

— Но это так, это быль, — снова заговорила Татьяна мягким ласковым голосом. — Маленький грустный домовой сидел у холодной плиты, давно забывшей огонь. Мерно покачивая нечесаной головой, держался он за обвязанную щеку, стонал жалобно, как ребенок, и в его мутных красных глазах билось страдание. Шел дождь. Я зашел в этот заброшенный дом, чтобы переждать непогоду, и увидел его, забывшего, что надо исчезнуть…

В кустах за моей спиной раздался треск, послышалось тяжелое дыхание и шум борьбы. Через несколько секунд перед нами стоял Юра Мазаев, а рядом с ним — тот самый мускулистый бугай Леха, предводитель пацанов, которых я видел сегодня на набережной. Чего-то в этом роде я и ожидал. Юра крепко держал Леху за волосы.

— Подсматриваешь, значит? — угрожающе спросил я.

Мускулистый юнец сопел, но хранил гордое молчание.

— Или подслушиваешь? — уточнил Мазаев.

Леха по-прежнему молчал, набычившись и глядя куда-то в сторону.

— Какого рожна ты за мной таскаешься? Кто тебя послал?

— Никто, — буркнул он. — Я здесь гуляю. Не запрещено.

Руки у меня чесались вмазать ему как следует и вытрясти из его гнилой башки мозги вместе с интересующими меня сведениями. Но я понимал, что делать этого нельзя. Может, этому Лехе и не пятнадцать лет, как Толику Гущину, но уж точно меньше восемнадцати. И если я сейчас дам себе волю, то завтра на Первомайскую улицу приедет белая машина с голубой полосой, и меня обвинят в нанесении телесных повреждений несовершеннолетнему Алексею Тютькину, или Пупкину, или как там его фамилия. То-то радости будет: подполковник милиции избил малолетку! Ай, как некрасиво. Уголовное дело возбудят сей же момент, а меня — в камеру. Конечно, злой дядька-подполковник может сказать, мол, не знал он, что Леха несовершеннолетний, на нем же не написано, а мускулы-то вон какие, прямо Шварценеггер в молодые годы, да и росточком его природа не обделила, а в темноте лица не видно. Но умный Леха тут же в ответ заявит следователю, что нехороший драчун-милиционер видел его при дневном свете на набережной, и тому есть не меньше десятка свидетелей, так что обманываться насчет возраста потерпевшего обвиняемый никак не мог. Интересно, мальчишку проинструктировали на этот счет или нет?

— Будешь молчать — буду бить, — лаконично предупредил я. — А бью я больно.

— Малолетку избить — много ума не надо, — пробурчал Леха уже более уверенно.

Так и есть, его проинструктировали. Теперь в случае чего он заявит, что предупредил меня о своем возрасте. Вот сукин сын! И кто же это им так лихо управляет?

— Ну да, а на побегушках быть у твоего инвалида — нужен гигантский интеллект, — брякнул я наугад. — Кто нас фотографировал? Ты?

— Не знаю я ничего. Отпустите, — заныл Леха.

Можно было бы потратить время на то, чтобы попробовать его расколоть, но я понимал, что в нынешних условиях дело это, скорее всего, дохлое. Чтобы «колоть», надо или знать о человеке и его окружении достаточно много, или иметь возможность применять некорректные методы. Был бы я в Москве… Но я был здесь, в этом южном городе, где у меня не было ни знакомств, ни связей, ни источников информации. Зато здесь были люди, которым я почему-то очень не нравился. И почему бы это? Ведь я практически совсем не вмешивался в раскрытие убийств на кинофестивале, а если и пытался что-то сделать, помогая Сереже Лисицыну, то ничего стоящего не раскопал и ничего умного не подсказал. Чем же я им так мешаю? И не просто мешаю, я стою у них как кость в горле, иначе разве они стали бы покушаться на восьмилетнюю девочку…

— Отпусти его, Юра, — сказал я дрожащим от возбуждения голосом. — Пусть катится к чертовой матери. Будет нужен — я его из-под земли достану.

Интерес к мускулистому Лехе у меня пропал, потому что я наконец понял, что так беспокоило меня, когда я думал о Лиле. И почему же я раньше этого не вспомнил?

Глава 11

Всю ночь я не сомкнул глаз, мысленно подгоняя часы, чтобы скорее наступил рассвет. В семь утра я осторожно, стараясь не разбудить сладко спавшую Татьяну, вылез из кровати, оделся и помчался на переговорный пункт, благодаря судьбу за то, что у Алика Борзенкова на даче есть телефон. Покупая жетоны и набирая длинный телефонный номер, я снова и снова вызывал в памяти тот день, когда мы впервые пригласили Юру Мазаева разделить наше застолье. Юра болтал с кокетливой Ирочкой, а я — с Татьяной. Лиля читала «Вестник кинофестиваля».

«Папа, кто такой Олег Юшкевич?»

«Это такой киноактер, доченька».

«А кто такой Виктор Бабаян?»

«Это кинорежиссер. Он фильмы снимает».

В «Вестнике» десятки и сотни имен и фамилий, но Лиля почему-то спрашивает только об этих двоих. А что, всех остальных она знает? Почему только эти два имени привлекли внимание восьмилетней девочки? Имена двух людей, которые трагически погибли в течение нескольких ближайших дней. Моя дочь — ясновидящая?

К телефону долго никто не подходил, и я сначала даже испугался, что Алик увез всех на озеро с утра пораньше, но потом в трубке раздался заспанный голос его жены Куки. Вообще-то ее звали Людмилой, но Алик с самого начала называл ее Кукла, а вслед за ним это слово стал повторять и их сынишка, но, поскольку с дикцией у малышей не всегда обстоит благополучно, вместо «куклы» получилась «кука», и этот вариант закрепился намертво как в семье, так и среди их общих друзей. Кука ужасно мне обрадовалась, потому что была очень внушаемой и полностью разделяла страхи своего музыкального супруга относительно моей безопасности.